Баркер Клайв - Пятый доминион

- Может быть, Морис принесет, если я пообещаю ему завтра облегчить свою душу.

- А вы обещаете? - спросил Морис.

- Да. Честное слово. Завтра, к этому часу, вы уже будете знать все тайны того, как меня приучали ходить на горшок.

- Молоко, сахар? - спросил Морис.

- Только молоко, - сказал Чарли. - Если, конечно, ее вкусы не изменились.

- Нет, - ответила она.

- Ну, конечно же, нет. Юдит не меняется. Она - это сама вечность.

Морис удалился, оставив их наедине. Никакого неуклюжего молчания не последовало. Он заранее заготовил свои разглагольствования, и пока он говорил - о том, как он рад, что она пришла, и о том, как надеется, что она понемногу начала прощать его, - она изучала его изменившееся лицо. Он похудел и был без парика, что обнаружило в его наружности такие черты, о существовании которых она не подозревала раньше. Его большой нос и рот с опущенными уголками, с выступающей огромной нижней губой придавали ему вид аристократа, переживающего не лучшие времена. Едва ли она смогла бы воскресить в своем сердце любовь к нему, но с легкостью ощутила в себе жалость, видя его в таком положении.

- Я полагаю, ты хочешь развода, - сказал он.

- Мы можем поговорить об этом в другой раз.

- Тебе нужны деньги?

- В настоящий момент - нет.

- Если тебе...

- Я попрошу.

Вошел медбрат с кофе для Юдит, горячим шоколадом для Эстабрука и печеньем. Когда он удалился, она начала свою исповедь, подумав, что сможет этим вызвать его на ответную откровенность.

- Я пошла в дом, - сообщила она. - Чтобы забрать свои драгоценности.

- И не смогла открыть сейф.

- Да нет, я открыла его. - Он не взглянул на нее, шумно отпивая шоколад. - И нашла там несколько очень странных вещей, Чарли. Мне хотелось бы о них поговорить.

- Не знаю, что ты имеешь в виду.

- Несколько сувениров. Обломок статуи. Книга.

- Нет, - сказал он, по-прежнему избегая ее взгляда. - Они принадлежат не мне. Я ничего о них не знаю. Оскар отдал их мне на хранение.

Интригующий поворот.

- А откуда Оскар взял их? - спросила она.

- Я не спрашивал, - сказал Эстабрук с деланным равнодушием в голосе. - Ты же знаешь, он много путешествует.

- Я хотела бы встретиться с ним.

- Нет, не надо, - бросил он поспешно. - Он тебе совсем не понравится.

- Завзятые путешественники - всегда интересные люди, - произнесла она, стараясь сохранить непринужденность тона.

- Я же тебе говорю, - настаивал он. - Он тебе не понравится.

- Он заходил навестить тебя?

- Нет. И я не стал бы с ним встречаться, если бы он и зашел. Почему ты задаешь мне все эти вопросы? Оскар никогда тебя раньше не интересовал.

- Но ведь он как-никак твой брат, - сказала она. - Должна же существовать какая-нибудь родственная ответственность.

- У Оскара? Да ему нет дела ни до кого, кроме самого себя. Он подарил мне эти вещи только для того, чтобы меня задобрить.

- Так это все-таки подарки. А я-то думала, что он дал тебе их только на хранение.

- Разве это имеет значение? - спросил он, слегка повысив голос. - Главное, не трогай их, они опасны. Ты ведь положила их на место, да?

Она солгала, что положила, поняв, что дальнейшее обсуждение этой темы приведет лишь к тому, что он разъярится еще сильнее.

- У тебя красивый вид из окна? - спросила она у него.

- Да, мне видна пустошь, - сказал он. - В ясные дни это просто замечательно. В понедельник здесь нашли труп женщины; ее задушили. Я наблюдал за тем, как вчера и сегодня они с утра до вечера прочесывали кусты. Наверное, искали улики. В такую-то погоду. Ужасно быть под открытым небом в такую погоду и искать грязное нижнее белье или что-нибудь в этом роде. Можешь себе представить? Я сказал себе: как я счастлив, что я здесь, в тепле и уюте.

Если и были какие-то указания на изменения в его мыслительных процессах, то они скрывались здесь, в этом странном лирическом отступлении. У прежнего Эстабрука просто не хватило бы терпения на любой разговор, который не служил простой и ясной цели. Мало что вызывало у него такое презрение, как сплетни и их поставщики, в особенности когда он знал, что это ему перемывают косточки. А что касается наблюдения из окна и мыслей по поводу того, как другие переносят холод, то еще два месяца назад это было в буквальном смысле слова чем-то немыслимым. Эта перемена ей понравилась, наравне с новообретенным благородством его профиля. Увидев, как спрятанный внутри него человек выходит наружу, она почувствовала больше уверенности в правильности сделанного в прошлом выбора. Возможно, именно этого Эстабрука она и любила.