Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Я сдержал обещание, данное самому себе, и усердно избегал человеческого общества. Мы тенью скользили по дороге и вдоль реки, но когда на нашем пути попадались города, мы обходили их стороной. Это было труднее, чем можно было бы вообразить в такой равнинной стране. Одно дело обогнуть поселок в Бакке, где все дома теснятся в излучине реки и окружены глухим лесом. Другое — пересекать засеянные поля и фруктовые сады, не привлекая внимания собак. Их я до некоторой степени мог успокоить, сообщив, что мы никому не хотим зла, — если эти собаки были доверчивы. Но большинство фермерских псов настолько не выносят волков, что их не могут успокоить никакие уговоры. Более взрослые собаки склонны с подозрением относиться к любому человеку, странствующему в компании с волком. Нам не раз приходилось спасаться бегством. Благодаря Дару я мог говорить с животными, но это еще не означало, что меня будут слушать и мне поверят. Собаки не глупы.

Охотиться на здешних открытых пространствах тоже стало труднее. Мелкое зверье пряталось в норах, а более крупное просто убегало от нас. Охота отнимала много времени, задерживая наше продвижение вперед, к цели. Иногда я находил неохраняемые курятники и тихо проскальзывал в них, чтобы вытащить из-под спящих птиц яйца. Я также не стеснялся таскать из садов, мимо которых мы проходили, сливы и вишни. Самой удачной нашей добычей был глупый молодой харагар, представитель породы диких свиней, которых некоторые кочевые племена разводят как мясной скот. Откуда забрел этот экземпляр — мы не спрашивали. Мы просто прикончили его клыками и мечом. В эту ночь я позволил Ночному Волку наесться до отвала, а потом вызвал его раздражение, срезав остатки мяса и закоптив их над огнем. Потребовалась большая часть дня, чтобы жирное мясо как следует высохло, но благодаря ему в последующие дни мы путешествовали гораздо быстрее. Когда дичь появлялась, мы охотились и убивали, но если ее не было, обходились копченой кабаниной.

Таким образом мы шли вдоль Оленьей реки на северо-запад. Когда мы приблизились к Турлейку, крупному торговому городу у озера Тур, мы далеко обошли его и некоторое время ориентировались только по звездам. Это гораздо больше нравилось Ночному Волку, поскольку мы шли через пространство, в это время года покрытое густыми высокими травами. Часто мы видели вдали стада крупного скота, овец или коз, реже — харагаров. Мои контакты с кочевыми племенами, которые следовали за этими стадами, сводились к наблюдению за тем, как они скачут на лошадях или разводят небольшие костры.

В эти ночи долгих переходов мы снова были волками. Я успокаивал себя тем, что, пока я помню об этом, такой образ жизни не приносит мне особого вреда. На самом деле, возможно, это было даже к лучшему. Путешествовать в компании человека было бы гораздо сложнее. Мы бы обсуждали дорогу, запасы и тактику, которую нам надо будет избрать, когда мы придем в Тредфорд… Но с волком мы просто трусили вперед ночь за ночью, и наше существование было таким простым, какой только может быть жизнь. Товарищество наше все крепло.

Слова Черного Рольфа запали мне в душу и давали много пищи для размышлений. В некотором роде я принимал Ночного Волка и связь между нами как нечто само собой разумеющееся. Когда-то он был щенком, а теперь стал мне ровней. И другом. Некоторые говорят «собака» или «лошадь», как будто все они похожи друг на друга. Я слышал, как человек называл кобылу, которая прожила у него семь лет, «оно», словно говорил о кресле. Я никогда этого не понимал. Не надо обладать Даром, чтобы чувствовать, что дружба с животным может быть совершенно такой же полной и крепкой, как дружба между мужчиной и женщиной. Востронос был веселым, дружелюбным и любопытным щенком, когда был со мной. Кузнечик рос ершистым драчуном, склонным задирать всякого, кто готов был ему уступить, и у него было грубоватое чувство юмора. Ночной Волк не был похож на них, так же как он не был похож на Баррича или Чейда. Я не проявлю неуважения ни к одному из них, если скажу, что волк был мне ближе.

Он не умел считать. Зато я не мог прочитать в воздухе след оленя и сказать, самец это или самка. Он не мог планировать вперед дальше чем до послезавтра, а я не был способен к его свирепой концентрации во время выслеживания добычи. Мы были разные, но никто из нас не искал превосходства. Никто не пытался командовать другим и не ожидал безоговорочного подчинения. Мои руки очень подходили для того, чтобы вытаскивать из волчьей шкуры клещей и иглы дикобраза, а также чтобы чесать зудящие, но недосягаемые места на спине. Мой рост давал мне некоторое преимущество при осмотре местности. Так что даже когда Ночной Волк жалел меня за «коровьи зубы», плохое зрение по ночам и нос, который он называл бесполезным бугром между глазами, он все равно не смотрел на меня сверху вниз. Мы оба знали, что пропитанием мы по большей части обязаны его охотничьим подвигам. Тем не менее он всегда оставлял мне такую же долю, какую съедал сам.