Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Молодая женщина. Я не видел ее, но она была рядом. Другая женщина наклонилась ко мне. Она взяла мою руку, ощупала пальцы и нажала на кончики. Я вздрогнул и слабо попытался отнять руку.

— Если он выживет, то сохранит пальцы, — сказала она не грубо, а просто констатируя факт. — Они будут нежными, потому что отмороженная кожа отвалится. Во всяком случае, они не очень плохи. Нагноение раны в спине, вот что может убить его. В ране что-то есть. Похоже на наконечник стрелы и обломок древка.

— Вы можете его вытащить? — спросил Костяные Руки из дальней части комнаты.

— Легко, — ответила женщина. Я понял, что она говорит на языке Бакка с горским акцентом. — Но рана, конечно же, будет кровоточить, а у него и без того осталось не много крови. Кроме того, свежая кровь может разнести инфекцию по всему телу. — Она вздохнула. — Если бы Джонки была жива! Она очень хорошо разбиралась в таких вещах. Это она вытаскивала стрелу, застрявшую в груди принца Руриска. Рана пузырилась при каждом вздохе, но Джонки все равно не дала ему умереть. Я не такая умелая целительница, как она, но сделаю что смогу. Я пришлю ученика с мазью для его рук, ступней и лица. Хорошенько втирайте ее в обмороженные места каждый день и не бойтесь повредить кожу. А на спину будем ставить припарки, чтобы вытянуть из раны как можно больше дряни. Давайте ему есть и пить, сколько он захочет. Пусть отдохнет. А через неделю мы вытащим стрелу и будем надеяться, что он к тому времени наберется достаточно сил, чтобы пережить это. Джофрон, ты знаешь какую-нибудь хорошую оттягивающую припарку?

— Знаю парочку. Хорошо помогают отруби и гусиный лук.

— Отлично. Я не могу остаться здесь — у меня много других пациентов. Прошлой ночью было нападение на Кедровый Холм. Они прислали птицу с сообщением, что многие пострадали, прежде чем солдаты были отброшены. Я не могу ухаживать за одним, лишая заботы многих. Мне придется оставить его в ваших руках.

— И в моей постели, — скорбно сказал Костяные Руки.

Я услышал, как за целительницей закрылась дверь.

Я сделал глубокий вдох, но обнаружил, что у меня нет сил говорить. Я слышал, как по комнате движется человек, слышал тихий плеск льющейся воды и звон посуды. Шаги приблизились.

— Мне кажется, он очнулся, — тихо сказала Джофрон.

Я слегка кивнул.

— Тогда попробуй дать ему это, — предложил Костяные Руки. — А потом пусть отдыхает. Я вернусь с отрубями и гусиным луком для припарок. И с постелью для себя, потому что он, я полагаю, останется здесь.

В поле моего зрения появился поднос. На нем стояли тарелка и чашка. Женщина села рядом со мной. Я не мог повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но ткань ее юбки была соткана в горах. Ее рука зачерпнула немного из тарелки и протянула ложку мне. Я осторожно пригубил. Какой-то отвар. Из чашки пахло ромашкой и валерианой. Я услышал, как дверь распахнулась и захлопнулась. Я почувствовал дуновение холодного воздуха. Еще одна ложка отвара. И третья.

— Где? — с трудом проговорил я.

— Что? — спросила она, наклоняясь ниже. Она повернула голову, чтобы видеть мое лицо. Голубые глаза. Слишком близко к моим. — Ты что-то сказал?

Я отказался от ложки. Вдруг оказалось, что есть слишком тяжело, хотя то, что я уже проглотил, подкрепило меня. В комнате стало темнее. Когда я проснулся в следующий раз, вокруг была уже глубокая ночь. Все было тихо, кроме еле слышного потрескивания дров в очаге. Свет был слабым, но позволил мне осмотреть комнату. У меня был жар, сильная слабость, и очень хотелось пить. На низком столике рядом с кроватью стояла чашка с водой. Я попытался потянуться к ней, но боль в спине остановила меня. Спина распухла и онемела.

— Воды, — застонал я, но во рту было так сухо, что получился только шепот. Никто не пришел.

Рядом с очагом мой хозяин устроил постель для себя. Он спал как кошка, расслабившись, но от него исходило ощущение настороженности. Его голова лежала на вытянутой руке. Свет огня озарял его лицо. Я посмотрел на него, и сердце перевернулось в моей груди.

Его волосы были гладко зачесаны назад и сплетены в косу, подчеркивая ясные линии лица. Неподвижное и лишенное выражения, оно казалось вырезанной из дерева маской. Последние остатки мальчишества были выжжены из него. Остались только впалые щеки, высокий лоб и длинный прямой нос. Его губы стали уже, подбородок тверже, чем я помнил. Отблески огня танцевали на лице, окрашивая кожу в янтарные тона. Шут вырос за то время, что мы не виделись. Казалось, что за двенадцать месяцев произошло слишком много изменений, хотя этот год и был самым длинным за всю мою жизнь. Некоторое время я просто лежал и смотрел на него.