Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

— Ну, — начала Тассин, подождав еще несколько минут, — как ты стал пастухом?

— Мои родители умерли. Все унаследовала моя сестра. Ей не было до меня дела, и вот я тут.

— Ну и сука! — сказала она свирепо.

Я набрал в грудь воздуха, чтобы защитить свою несуществующую сестру, но понял, что таким образом только затяну разговор. Я попытался придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, но овцы и остальные животные были прямо передо мной и мирно паслись. На возвращение попутчиков рассчитывать бесполезно — они сидят в таверне и рассказывают завсегдатаям о днях, проведенных в пути.

Наконец я сказал, что голоден, и встал собрать камней, сухого навоза и палочек для огня. Тассин настояла на том, чтобы что-нибудь приготовить. На самом деле я не был так уж голоден, но она ела с большим аппетитом и прекрасно накормила меня из запасов кукольников. Кроме того, она заварила котелок чая, и потом мы сидели у огня и прихлебывали его из тяжелых красных глиняных кружек.

Каким-то образом молчание из неловкого превратилось в дружеское. Приятно было сидеть и смотреть, как кто-то другой готовит еду. Сперва Тассин болтала и спрашивала, люблю ли я такие специи и крепким ли завариваю чай, но на самом деле не вслушивалась в ответы. По-видимому, найдя в моем молчании какое-то приглашение, она начала рассказывать о себе более подробно. С отчаянием она говорила о днях, потраченных на обучение тому, что ей было совершенно безразлично. С неохотным восхищением она говорила о мастерстве других кукольников и об их энтузиазме, которого она не могла разделить. Тут она вдруг умолкла и посмотрела на меня полными тоски глазами. Ей не было необходимости объяснять мне, как ей одиноко. Потом разговор перешел к более легким темам — к ее мелким неприятностям, к еде, которую она не любила, к тому, что от одного из кукольников всегда пахло застарелым потом, а какая-то женщина напоминала ей об очередной реплике тычком в бок.

Даже жалобы Тассин каким-то странным образом приносили мне облегчение, потому что занимали меня своей банальностью и не давали сосредоточиться на более серьезных трудностях. Ее общество в некотором роде было похоже на общество волка. Для Тассин существовало только сейчас, эта еда и эта ночь. Она почти не думала ни о чем другом. От этой мысли я легко перешел к раздумьям о Ночном Волке. Я медленно поискал его. Где-то я почувствовал его и понял, что он жив, но больше ничего. Может быть, нас разделяло слишком большое расстояние; может быть, он был слишком сосредоточен на своей новой жизни. Какова бы ни была причина, его сознание не было таким открытым для меня, как раньше. Может быть, теперь он просто больше был настроен на обычаи своей стаи. Я попытался порадоваться за него.

— О чем ты думаешь? — спросила Тассин.

Она говорила так тихо, что я ответил сразу же, продолжая смотреть в огонь:

— О том, что иногда человеку становится только еще более одиноко, когда он знает, что где-то далеко у его друзей и родных все хорошо.

Она пожала плечами.

— Я стараюсь не думать о них. Мой фермер, наверное, нашел другую девушку, чьи родители согласились подождать свадебной платы. А моей матери без меня гораздо лучше, она не так стара и может найти себе мужчину. — Она потянулась странным кошачьим движением, повернула голову, посмотрела мне в глаза и добавила: — Нет никакого смысла думать о тех, кто далеко и с кем ты все равно быть не можешь. Это только делает тебя несчастным. Будь доволен тем, что можешь получить прямо сейчас.

Взгляды наши внезапно встретились. Невозможно было ошибиться в ее намерениях. На мгновение я испытал потрясение. Потом девушка наклонилась ко мне и погладила меня по щеке. Это было нежное прикосновение. Она сняла с меня платок и обеими руками убрала волосы с моего лица. Взглянув мне в глаза, она облизнула губы. Руки ее скользнули к моей шее и плечам. Я был зачарован, как кролик, увидевший удава. Она наклонилась и поцеловала меня. От нее пахло как от сладостного дымка ладана.

Я потянулся к ней так порывисто, что у меня закружилась голова. Не к Тассин, но к женщине, нежности и близости. Это было вожделение, но и не только оно. Это было похоже на голод Силы, требующий близости и полной связи с миром. Я невыразимо устал от одиночества и прижал ее к себе так быстро, что она задохнулась от удивления. Я целовал ее, как будто это могло исцелить мое одиночество. Потом мы оказались на земле. Она тихонько постанывала, но потом внезапно замолчала и уперлась рукой мне в грудь.