Дмитрий Емец - Маг полуночи

– Примерно, – сказал Мефодий. Ему не хотелось говорить, что Дафна попросту перестанет существовать.

Даф коснулась пальцем носа Депресняка.

– Останешься тут! – приказала она ему. Депресняк мяукнул и перевернулся на спину.

Мефодий ступил на порог, еще раз взглянул на серебрящиеся плиты, попытался на всякий случай запомнить хотя бы дюжину первых – дальше все уже путалось и прыгало – и… сделал первый шаг… Ему почудилось, что он сорвался с вышки в ледяное море и теперь летит вниз. Мгновение, которое его нога провела в воздухе, опускаясь на плиту, показалось бесконечным, растянувшись на века и столетия. Плита глухо чавкнула, провалилась вниз и… остановилась.

Мефодий ощутил, как по его телу, от ступни и до мозга, прокатилась волна. Лабиринт изучал его, готовый в любое мгновение спокойно и без всяких эмоций закрыть файл, озаглавленный «Мефодий Буслаев».

И – не закрыл его.

Даф шагнула за ним.

Путь назад был отрезан. Депресняк без особого сожаления проводил их взглядом.

Шаг… Шаг… Шаг… И каждый был точно последним. Плиты вздрагивали под ногами и неуловимо погружались в ничто. Мефодий ясно ощущал глухой толчок, повторявшийся дважды. Когда ступал он и когда ступала Даф. Ее шаги были легче, неуловимее. Она двигалась легко и грациозно, точно кошка. Неудивительно, что Депресняк, мурлыкавший теперь снаружи, охотно признал в ней хозяйку.

Перед каждым новым шагом сердце у Мефодия замирало… Прав ли он, не ошибается ли… Ощущение было как у человека, который идет по минному полю. Плита, плита, еще плита. Мефодий так и не понял, существовала ли в чередовании плит система или же систему стоило искать именно в бессистемной причудливости, в которой плиты были расположены.

Иногда они примыкали прямо, иногда диагонально, иногда же – по счастью, нечасто – приходилось делать рискованный прыжок, что было особенно сложно. Не сам даже прыжок, а то, что сразу за ним прыгала Даф, которая случайно могла вытолкнуть его или вылететь сама из мраморного квадрата. Но где-то внутри, в его сердце жил азарт… Ему нравился лабиринт, нравился риск, нравилось ощущать, как вздрагивает очередная плита, покорно принимая его ногу. Мало-помалу росла его уверенность в себе. Меф больше не прикусывал губу и не закрывал невольно глаза, ступая на новую плиту.

С каждым мгновением его ощущение лабиринта возрастало. Он и лабиринт становились постепенно единым целым, сливались, растворялись друг в друге. У них были одни глаза, одни уши, единая кровеносная система и плоть. Мефодий видел и знал все, что знал лабиринт. Лабиринт видел и знал все, что было известно Мефодию. Хорошо или скверно – это было так. Тайны и преграды, существовавшие между ними, исчезли.

Мефодий вгляделся в соседнюю темную плиту и увидел на ней небольшую руну. Ее значение было ему неясно, но лишь до тех пор, пока он внезапно не сообразил, что руна – это не просто рисунок. Руна – это образ, идея, оттиск мечты. На руну не надо смотреть – в нее нужно заглядывать, как в колодец.

– Это плита огня! Здесь таких немало… – сказал он.

«Как это плита огня.?» – подумала Даф. Подумала, но не произнесла вслух.

Что-то чужеродное настойчиво и мгновенно мелькнуло у нее в сознании. Коричневатое, гибкое… Короткий крик – и трясина, принявшая нечто, ставшее ничем. Стремительно метнулся ввысь голубоватой искрой освободившийся эйдос.

– Да, пепел… Пепел и прах! – сказал Мефодий, отворачиваясь.

– Ты что, мысли мои читаешь? Прекращай! – возмутилась Даф.

Мефодий пожал плечами:

– Извини… Потом, может, и не буду, а сейчас…

– Сейчас само собой получается?

– Вроде того…

– А та, другая плита нормальная?

Мефодий вновь заглянул в открывшуюся перед ним бездну.

– Нет. Это плита старых ошибок… Она хуже огненной. Ты вспоминаешь все свои ошибки, самые горькие, самые унизительные моменты жизни разом, усиленные в сотни раз… и умираешь от боли, которую невозможно вынести… А вот та плита, через одну, что слегка выщерблена, – плита превращений… Ты превращаешься в то животное, которое тебе ближе по духу, тебя охватывает восторг, ты обо всем забываешь, несешься очертя голову, и… твоя жизнь обрывается на какой-то другой плите. Ее магического действия плита превращений ничуть не ослабляет.

– А та, соседняя?

Мефодий присел на корточки, вглядываясь.

– Хм… Честно говоря, я не понял, что означает этот знак… Что-то расплывчатое. Эта плита… ну вроде… плиты сумасшедшей медлительности, трусости… Ты медлишь, откладываешь, боишься принимать решения, упускаешь возможности, тебя просто парализует медлительностью… Ты застываешь на месте, а плита спустя некоторое время проваливается… Вместе с тобой. И ты даже в падении сомневаешься, поступил ли ты верно или нет.