Елена Величка - Кольцо демона

Искусство Ингрид многим в округе вернуло здоровье и счастье. Она жила одна в маленьком убогом домике на обочине лесной дороги. Птицы и звери были постоянными гостями в её жилище. И не раз лесорубы встречали её на лесных тропах — высокую молодую женщину с королевской осанкой, сопровождаемую ручным волком. Говорили, что часто на рассвете колдунья приходила к растущей неподалёку от её дома сосне и подолгу разговаривала с ней, ласково поглаживая её шершавый ствол.

Лесорубы были не на шутку испуганы. В здешних местах Ингрид слыла могущественной чародейкой и могла страшно отомстить обидчикам. Знай они, что это её дерево, они бы не посмели взяться за него, но их топоры уже успели так глубоко проникнуть в стройное тело сосны, что первая же буря всё равно повалила бы её.

Сосна была не молода и не стара. Высокая, с густой мохнатой кроной, она недаром привлекла их внимание. Её ровный как свеча ствол, быть может, станет мачтой на большом военном корабле и сам король прикоснётся к ней.

Чтобы отвести от себя беду, лесорубы постарались обратить гнев ведьмы на тех, для чьей пользы рубят корабельные сосны — на судовладельцев и хозяев верфей. Ингрид выслушала мужчин в недобром молчании. Когда сосна рухнула, она в последний раз провела ладонью по её стволу.

— Я узнаю, кому ты достанешься. Плохо ему будет!

Колдунья отломила пышную, липкую от смолы ветку и исчезла, унося её с собой.

По быстрым рекам шведского севера лес сплавляли на юг страны, где он использовался как топливо и для иных хозяйственных нужд. Лучшая его часть поступала на верфи.

В июле 1657 года сосна колдуньи Ингрид стала мачтой на двадцатичетырёхпушечном корабле "Седой странник", выстроенном по заказу некоего жителя Стокгольма. Георг Хёгвальд — так звали заказчика — прежде служил в королевском военном флоте в чине лейтенанта, но после смерти какого-то родственника сделался владельцем большого состояния и оставил службу. С тех пор он вёл праздное существование, не пытаясь приумножить своё богатство, за что прослыл бездельником. Впрочем, ни в чём другом его нельзя было упрекнуть. В его доме не случалось буйных оргий. Ни разу он не разгромил в пьяном угаре погребок, где обычно собирались моряки и куда он частенько наведывался выпить пива и побеседовать с прежними товарищами по службе. Казалось невероятным, что бывший моряк, да к тому же человек молодой и не обременённый семейством, ведёт такую спокойную тихую жизнь.

В то время население Стокгольма не превышало тридцати тысяч человек, и каждый гражданин был на виду, тем более состоятельные люди. Неудивительно, что с тех пор как Хёгвальд обосновался в городе, о нём ходили разные нелепые слухи. Прислуга внимательно следила за ним, пытаясь узнать, какими чёрными делами он занимается в тайне от добрых людей. Но любопытных постигло разочарование. Хёгвальд не замечал общего интереса к своей особе. Похоже, что ему действительно было нечего скрывать. Его не тревожили подозрительные посетители. Ночи он проводил дома. Молчаливый, необщительный, он любил покой и порядок. В его доме царила глубокая тишина, словно там обитали не люди, а призраки. Слуги ходили на цыпочках, говорили полушёпотом. У болтливых и шумных хозяин высчитывал из жалования за беспокойство.

Роскоши он не ценил. Его комната напоминала обстановкой офицерскую каюту на военном корабле. Одевался он просто и не носил ни парика, ни каких-либо украшений, кроме старинного массивного кольца с сапфиром, которым дорожил как амулетом. На упрёки в пренебрежении модой Хёгвальд обычно отвечал, что не хотел бы выглядеть хуже собственного костюма.

В самом деле, он не был красив. Его узкое остроносое лицо с глубоко посаженными водянисто-голубыми глазами и жёстким ртом, гладкие бесцветные волосы вряд ли могли вдохновить живописца или привлечь разборчивую красотку. Худоба и привычка держаться очень прямо зрительно увеличивали его и без того слишком высокий рост. Но было в этом необщительном и в общем-то скучном человеке своеобразное обаяние, располагавшее к нему с первого взгляда. Никому в городе не приходилось видеть Хёгвальда разгневанным, радостным или печальным. Его невозмутимость, ровный спокойный тон и постоянство требований нравились слугам, и они охотно прощали ему безобидные прихоти.

Когда "Седой странник", наконец, сошёл со стапелей и по городу пронёсся слух, что Георг Хёгвальд приобрёл каперский патент и спешно вербует команду, сплетники угомонились. Впервые за шесть лет жизни в Стокгольме Хёгвальд предпринял нечто, заслуживающее одобрения. Шла война с Данией, и для молодого человека, знающего толк в военном деле, сидеть сложа руки в такое время было просто позором.