Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— Раз до сегодняшней ночи не подточила, значит, сегодняшнюю так точно продержимся, — заверил её дэй.

Вскоре костерок уже жизнерадостно пылал вдали от края площадки. Сев напротив Арона, Таша протянула руки к огню. Можжевельник, сгорая, пах чем-то пряным, тёплым и таким… летним?

— Хоррошо сидим, — мурлыкнула она.

— О, вы абсолютно правы, Таша-лэн, — Алексас бесшумно подсел к ней. — Это просто идеальное место для отшельничества.

— Хотите податься в отшельники? — Таша отодвинулась настолько, чтобы образовать вершину равностороннего треугольника с костром в качестве средней линии.

— Увы, есть ещё столько великих дел, которые мне предстоит совершить… — Алексас, вальяжно вытянув ноги, облокотился спиной о ближайший валун (вопреки Ташиным ожиданиям, следом не подвигаясь и заставляя её смутно ощущать себя самовлюблённой дурочкой, пребывающей в твёрдой уверенности, что все особи мужского пола только и мечтают о соблазнении её скромной персоны). — А вы, святой отец? Не собираетесь ли удаляться от бренного мира? Воздвигнете себе шалаш, будете обмысливать высокие думы о смысле жизни и сущности бытия, а паломники со всей Долины будут проделывать долгий и упорный путь до этой уединенной скалы, чтобы испросить у вас совета и умолить поделиться чуточкой высшей мудрости, которую вы, несомненно, постигнете.

— Благодарю за столь трогательную заботу о моей судьбе, сын мой. Но, прежде чем удалиться, я обязан препоручить судьбу моей дочери в руки любящего, заботливого и отважного рыцаря, который, судя по его высоким думам, жаждет заполучить её в жёны.

Казалось, что появившаяся на лице дэя улыбка украдена с лица вмиг поскучневшего Алексаса.

— Вы воистину заботливейший отец, — с самым тоскливым видом отвернулся юноша.

Таша всё-таки тихо хихикнула в ладошку. Не удержалась.

А издевательская улыбка Арону, кстати, удивительно шла…

Темнота — липкая, непроглядная…

…шаги…

— Нет, только не…

Что-то ждёт позади, затаилось и ждёт — медленно, почти незаметно приближаясь…

…легко, невесомо…

…холодное прикосновение к кончикам волос…

— Нет…

— Тебе не убежать. Не скрыться.

Голос — тихий, вкрадчивый, завораживающий, звучащий в её голове…

— Куда бы ты ни отправилась, где бы ни спряталась — я вижу тебя. Я найду тебя, Таша Морли. Хоть ты и не понимаешь этого… пока.

Дыхание, коснувшееся волос…

— НЕТ!

Но позади — никого, ничего: она одна во тьме, и лишь тихий смех затихает в непроницаемой мгле…

Таша открыла глаза — в бархатной тёмной выси тихо мерцала звёздная шелуха. Сердце колотилось перепуганной птицей в грудной клетке.

Таша повернула голову, взглянув на фигуру, неизменно сидящую у края скалы.

Он не обернулся. Не видел, но знал, что она проснулась.

И знал, отчего.

— Опять кошмары? — тихий, на грани шёпота голос дэя прозвучал неожиданно ясно.

Таша только кивнула. Знала, что всё равно поймёт.

Арон мельком оглянулся через плечо. Таша не могла толком разглядеть его лица. Будто сам — тень, и лишь воротничок фортэньи бледнеет во тьме…

— Иди сюда, — вдруг мягко сказал дэй.

Она вскинула бровь, но почему-то послушно поднялась, перешагнув через тоненько похрапывающего Джеми.

"Да, и вот ещё что, сын мой. Распределите время управления телом так, чтобы Джеми был с нами всё время от сумерек до зари. Иначе секунды, необходимые на переключение, могут стоить вам жизни".

Последнее, что сказал Арон перед тем, как пожелать им приятных снов.

Таша настороженно опустилась на камень рядом с дэем. Ночная Долина расстилалась почти под их ногами. Без луны, уже спрятавшейся за горы — тёмная, очень тёмная.

— Я слышал, о чём ты думала. Перед тем, как уснуть.

Ташины пальцы судорожно стиснули край светлого плаща.

…почему у неё нет крыльев?

Без крыльев нет неба. Без крыльев нет ветра.

Без крыльев ты — человек…

— За что, Арон?

Ветер дарит свободу. Ветер дарит забытье.

Ветер дарит забвение — человеческого…

— За что мама? За что Лив? Почему — я?

Арон смотрел на неё, не отвечая.

— Неба… Богиня-мать. Так говорят, верно? Но какая мать, скажи мне, Арон — какая мать допустит такое? Войны, убийства, кровь, смерть? — она почти срывалась на крик. Говорила лихорадочно, глотая окончания слов, глядя на дэя пристально, как никогда раньше. — Абсолютное добро и любовь. Всемогущая. Она могла создать идеальный мир, мир, в котором бы не было боли, смерти, горя… болезни. Бедности. А она дала нам этот мир… И позволяет такое. И не вмешивается. Почему, Арон, почему?