Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— Спокойной ночи, мам.

Прижимая к себе игрушку, Таша смотрела, как мать идёт к двери.

— Мам, а когда папа вернётся? Он же говорил, что всего неделю у дяди Зоя погостит, и дорога сутки занимает, а его уже третью неделю нет… Я по нему скучаю. Может, послать кого-то сказать, чтобы он поторопился?

Дремавшая на ситцевых шторах бабочка встрепенулась и звонко забилась о стекло.

Мариэль долго смотрела на дочь. Затем отвела взгляд и прислонилась спиной к двери.

— Я должна была сразу тебе сказать, — она зачем-то принялась теребить широкие рукава своего платья, — но… видишь ли… понимаешь, дело в том, что… В общем, папа не приедет.

— Почему? — Ташины брови взлетели вверх. — Он что… он нашёл там работу?

— Нет.

— Он… он… он ушёл? От нас? — голос девочки сорвался в хриплый шёпот. — Как Лелин папа?

— Нет.

— Но почему?!

Мариэль стиснула тонкую ткань в кулаке — до врезавшихся в кожу ногтей, до побелевших костяшек пальцев:

— Он задержался в пути, прибыл в Адамант ночью и в одном из переулков встретился с плохими людьми… и… и папы больше нет, малыш, — короткой выдох. — Его нет.

Таша открыла глаза за миг до того, как над её ухом затрезвонил колокольчик:

— Встаю, встаю…

Уже знакомая служанка кивнула и, прямо-таки светясь бодростью, удалилась. Таша, протерев глаза, завистливо зевнула, встала и, наспех жуя лепёшку, выглянула в окно — благо, ночью её зрение только обострялось.

За черепичными крышами домов, за окружившим Приграничное частоколом, за рядком берёз, поникших тонкими веточками вдоль Тракта — она разглядела Пустошь. Хотя скорее не её даже, — ночная тьма всё скрадывала, — а край Пустоши на ночном небе: на грани зрения уловимая трещина, будто по тонкому стеклу, почти невидимая. Звёздные искры, по которым она проходила, изламывались. Да и небо над Пустошью тоже было неправильным: будто витраж настоящего звёздного неба, который разбили, а затем сложили не совсем так, как надо. На Пустоши невозможно было увидеть привычные созвездия. Казалось, что и звёзды там иные.

Никто не смог бы вспомнить, когда возникла Пустошь — даже Перворожденные альвы. Она и не возникала: она была всегда, как Криволесье, как горы, как альвийские леса. Древние, странные, необъяснимые земли, в которых сам воздух пропитан магией. И чудеса, которые на них творились, были странными — хотя простой люд склонен был считать их никакими не чудесами, а ксашевщиной. Вот и сами Земли люд прозвал Кривыми: во-первых, ни на одну карту не нанесёшь, — изнутри всегда другие и всегда больше, чем кажутся снаружи, — а во-вторых, всё на них вкривь и вкось идёт. У тех же магов волшба либо вовсе не действует, либо, перебиваемая магией куда более могущественной, действует совсем не так, как должна. И абсолютно точно обо всех Кривых Землях известен лишь один факт: никакая нечисть, нежить и монстры не осмеливались на них задерживаться. Сами по себе Земли не держали никакого зла, там было лишь то зло, что приносили с собой люди, но… Как поговаривали — коль придёшь туда со злом, то зло это аукнется в первую очередь самому тебе.

Впрочем, нет, был и ещё один факт. Тот, что на Землях казалось возможным всё — но ничто не являлось тем, чем казалось.

Что ж… если это единственный путь, придётся рискнуть. В конце концов, пусть она и оборотень, но особого зла за собой не замечала…

Быстро собравшись, Таша заперла комнату и спустилась вниз.

Первое, что она увидела в маленьком трактирном холле — темноволосую макушку дэя, любезно беседующего с трактирщиком.

"А святоша ещё что тут делает?"

Видимо, услышав Ташины шаги, дэй обернулся.

Накануне Таше не удалось толком его разглядеть, так что воображение услужливо подсунуло ей картинку кого-то пожилого, с брюшком, в тяжёлых одеждах, с массивным крестом на груди и четках в жирных пальцах. В общем, кого-то, сильно смахивающего на их дражайшего пастыря.

Однако воображению в очередной раз пришлось подавиться реальностью.

На вид ему было около сорока. Ни креста, ни четок, ни тяжёлых одежд — простая чёрная фортэнья и широкий шёлковый пояс, длинные концы которого чуть не касались земли. Удивительно привлекательное лицо… Вроде такая простота — в чертах, ямочке на подбородке, родинке на щеке — но одновременно что-то скрытое, ускользающее…

…и глаза — лучистые. Нет, не раз приходилось слышать выражение "лучистые глаза", но в жизни видеть таких глаз как-то не довелось. Глазам не свойственно лучиться, — разве что отражая свет солнечных или лунных лучей. Но эти глаза действительно сияли, они светились — внутренним, невероятно тёплым светом, и было в них что-то… доброе?