Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

А как хотелось снова просто верить, просто быть ведомой, просто идти с кем-то рука об руку, зная, что он всегда поддержит, когда ты оступишься, и пусть даже обманывая себя, но знать, что он рядом просто потому, что любит…

— Мне казалось, альвы другие, — сказала Таша вслух, — что они-то не могут поступать… так.

— Для всех альвов люди прежде всего — существа другого сорта, — Алексас пожал плечами. — К тому же Герланд провёл среди людей много лет, и это не могло не повлиять на его… мировоззрение.

— Какая ему выгода во всём этом? Почему он в Жураг Нара?

Алексас украдкой скосил глаза на альва. Тот не спал, конечно, — всем известно, что альвы не знают сна, лишь грезят наяву, — но признаков бодрствования подавать тоже не спешил.

— Он не очень охотно рассказывает о прошлом, — наконец проронил юноша, — но, кажется, когда-то он был Королевским Охотником. А потом его изгнали.

— Изгнали? Королевского Охотника?..

Охотникам было дозволено всё, даже страшнейший грех — убивать. Даже обычным Охотникам, стражам границ. А помимо них сразу после вступления на престол каждая альвийская Королева избирала своего, личного Охотника, и он становился её самым приближённым поданным, доверенным лицом и единственным другом. Второй по значимости персоной при альвийском дворе, чьё слово считалось почти законом.

Что же должен был совершить Королевский Охотник, чтобы быть изгнанным?..

— Да, изгнали. С запретом когда-либо пересекать границу Лесной. Тогда Герланд пришёл ко двору Адаманта и изъявил желание вступить в КЕАР, и Его Величество принял его, конечно же, с радостью, ибо нет равных альвам воинов… Но с тех пор, как Герланд покинул Атталиэн, он не находит покоя. И не найдёт, пока не докажет всему миру, что чего-то стоит, — Алексас вздохнул. — А возвести на трон законную принцессу — весьма стоящая вещь.

— Почему тогда он взял на воспитание вас? Если люди для него…

— Должен был что-то моему отцу. Тот перед смертью взял с Герланда слово, что он позаботится о его сыновьях, а альвы к любым словам относятся очень… щепетильно.

Таша вгляделась в его лицо:

— Ты немного рассказывал об Учителе, конечно, но почему-то мне казалось, что ты его любишь, — заметила она. — Но сейчас…

— Люблю? О, наверное, я его люблю. Но это, увы, безответная любовь, — Алексас горько рассмеялся. — Я бы умер, наверное, только чтобы узнать, что он действительно признаёт меня своим сыном, но он явно не считает меня достойным своих тёплых чувств. За все годы я не видел и намёка на отцовскую нежность.

— Как-то это знакомо, — пробормотала Таша. Помолчав, предположила уже громче, — а, может, тщательно скрывает? Зарывает… в глубинах души…

— Очень тщательно и очень глубоко, — согласился Алексас. — Так, что вовек не докопаешься и вовек не доплывёшь.

Таша поняла, что скатывает между пальцев мелкие трёхгранные листья. Вереск.

— Ты сказал — даже для тебя небо заволочено облаками… что это значит?

— Это место реагирует на твои чувства. Оно очень… отзывчивое. В сущности, Пустошь — отражение твоей души, — Алексас неопределённо обвёл рукой темноту. — Ты бывала здесь раньше?

— Да.

— И какой она была тогда?

— Ну… сначала всё было в тумане… а потом… она была цветущей. Солнечной. Небо голубое.

Алексас кивнул:

— А каким был мост?

— Коромыслом… высокий, резной.

— А ручей был ручьём?

— В смысле?

— Ну, в дурном настроении подходить к нему не стоит. Не говоря уж о дурных людях. Поразительно, в какую пропасть может обратиться ручеёк в зависимости от того, чью душу и в каком состоянии отразит, — он прислушался к чему-то. Потом вновь взглянул на неё. — Можешь честно мне ответить — какой ты видишь Пустошь сейчас?

Таша подняла взгляд, взглянув во мрак — и только тут поняла, насколько холоден ветер, трепавший её волосы, и до чего жёстки примятые стебли, колющие кожу даже сквозь платье.

…а теперь — только ветер холодный несёт меня прочь…

Видимо, ответ Алексас прочёл в её лице.

— Единственное, что здесь имеет настоящую силу — это твоя душа, — добавил он. — Заклятия, оружие — всё второстепенно. В конце концов, здесь ничто не является тем, чем кажется.

Лиственный комок кольнул пальцы.

— Расскажи мне… что-нибудь об альвах. Учитель же наверняка говорил тебе…

— Таша, мы можем ещё долго разговаривать, но ночь не так длинна, как ты думаешь. И руна действует не вечно.

Таша отшвырнула скатанные вересковые листья во тьму: