Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— Раскомандовался тут, зелень, — иронично откликнулся чародей, довольно-таки неуклюже влезая на Серогривку и устраиваясь позади альва. Ворота трактира тем не менее послушно распахнулись — на время, необходимое маленькой конной кавалькаде, чтобы выйти на тёмную улицу, но недостаточное, чтобы остальные лошади сообразили, что теперь до свободы ещё ближе, чем кажется.

— А теперь быстрее, — прокомментировал Найж, когда альв лёгким свистом разогнал Серогривку в галоп. Звёздочку и подгонять не пришлось: заметив, что мышастый посмел её опередить, кобылка упрямо прижала уши и рванула иноходью.

— Почему? — спросила Таша.

— Потому что я наложил заклятие, зависящее от удалённости объектов от творца заклятия. Таким образом, заклятие имеет ограниченный радиус воздействия…

Позади послышались яростные вопли.

— …и, собственно, вот он уже и ограничился, — закончил Найж.

Мальчишка-привратник, до сих пор осоловело протиравший глаза, — видимо, угораздило проснуться во время взрыва, — уставился на несущихся коней, прислушался к догоняющим их крикам, покосился на свой арбалет — и, справедливо рассудив, что ворота задержат всадников куда лучше, чем он, бросился наутёк.

Конечно, привратник не мог знать, что двое из этих всадников — маги, но даже если бы знал — скорее всего, только прибавил бы ходу. И поступил бы весьма разумно.

Так же легко и беззвучно, как отворились, мощные дубовые створки Приграничного сомкнулись вслед за беглецами. Когда же они разомкнулись вновь, выпуская взбешённую трактирную компанию — те не различили даже точек в облившем Пустошь ночном мраке.

— Значит, — Альдрем педантично складывал поленья домиком, — она не подчинилась.

— Я был бы разочарован, если бы это случилось, — он скользнул ладонью по воздуху, и фитилёк свечи расцвёл ровной каплей золотистого пламени. — Это было бы слишком просто.

— А дальше… вы всё-таки хотите это сделать?

— У неё и без того достаточно причин меня ненавидеть, чтобы прибавлять к ним ещё одну.

Он откинул крышку зеркальца и стеклянной гранью коснулся пламени. Подержал, нагревая, пока зеркальная гладь не пошла странной рябью, а потом легонько тряхнул.

Серебряная капля, сорвавшись с гребешка волны, пробежавшей по жидкому стеклу, облила шипящий фитиль — и могло почудиться, что он слышит за кромкой реальности сдавленный визг, видит, как тускнут алые щелки глаз, чувствует, как тьма бесследно растворяется в другой тьме…

— Раз, — сказал он, всматриваясь в белый свечной дымок: под его взглядом тот вился змеевидными спиралями, кружился, менял форму, складываясь во что-то…

Глядя в зыбкие очертания крошечного дымного лица, он произнёс всего три слова.

А миг спустя пламя вдруг вспыхнувшей вновь свечи весело и стройно тянулось к потолку.

— Два, — он на миг сжал в пальцах золотистый огонёк. — Вот и всё. Все, кто должен, свободны.

— И когда вы планируете следующую встречу?

Глядя на свечу, истекающую дымкой потухшести, он задумчиво потёр кончики пальцев друг об друга. Ожог чувствоваться не мог — но порой ему казалось, что он чувствует…

— Теперь всё зависит от неё.

Альдрем, выпрямившись, отряхнул руки:

— Она сильная…

— Больше, чем сама думает, по крайней мере. Впрочем, она забывает или попросту не знает того простого факта, что порой наша сила — в нашей слабости.

Альдрем печально кивнул:

— Только вряд ли всё это поможет ей осознать…

— Всю жизнь она жила, зная, что всё будет хорошо. Всю жизнь она верила, что жизнь — это сказка с обязательным счастливым концом. Всю свою жизнь в своём маленьком мирке… Когда убили того, кого она считала отцом, её вера была поколеблена — но она была ребёнком, и с детским эгоизмом предпочла об этом забыть. Решить, что это случайность. Когда убили мать, её вера была поколеблена — но тут появился он. Тот, кто вернул ей веру, тот, кто за несколько дней стал для неё всем.

— Но когда убивают его…

— Да, — он кивнул. — Бывают в жизни огорчения.

Слуга, едва заметно вздрогнув, шагнул к двери, но тут же обернулся:

— Вы ведь действительно не причините ей вреда, хозяин?

— Я держу свои обещания.

— Она ведь заслужила жизни? Даже в случае проигрыша?

— Она проиграет в любом случае, Альдрем.

— И у неё совсем-совсем нет шансов?

— Один на миллион.

— Нерадостное соотношение, что ни говори…

— Она проиграет. И весь вопрос лишь в том, кому.

Выбор… выбор действительно есть всегда. В любом тупике. В жизни не бывает патов — только шах или мат. Но в жизни партию не заканчивают за ход до конца, а дают королю сделать последний шаг.