Александра Изварина - Ночь мира Нелла

— Играй. Играй что угодно, что первое придет тебе на ум… но главное, не останавливайся.

Девушка послушно села за рояль… и по комнате полилась только что родившаяся в ее сознании мелодия. Музыка дрожала в воздухе, кричала и плакала — но девушка не останавливалась на секунду, хотя от этой музыки было еще больнее. Просто она изливала в эту музыку все, что она чувствует…

…. когда вплелась вторая мелодия — мягкая и словно бы утешающая. Но если в мелодии Иэн была ненависть, боль, обида и непонимание, то вторая мелодия словно бы обнимала, утешала и говорила, что все будет хорошо. В ней была надежда, желание снова любить, доброта, свет, вера и желание лететь ввысь, к звездам…

Демонесса повернула голову — и увидела сидящего рядом с ней Темного Владыку. Он играл так, как не мог играть ни один из смертных — но его музыкальная тема была гораздо человечней той, что играла она.

"Глупенькая, — думал про себя Темный. — Неужели ты думаешь, что свет и доброту может нести только человек? Конечно же нет, ты ошибаешься. Человек, кроме этого, должен еще и страдать, и только в таком случае он живет в полном смысле этого слова…"

— Не останавливайся, — сказал он. — Чтобы не случилось, никогда не останавливайся и не поворачивай назад. Раз уж села играть, то доиграй музыку своей жизни до конца. Просто играй, и не думай ни о чем. Доиграй эту музыку до конца, Иэн.

Девушка послушалась — и продолжила играть. Музыка все еще шла из ее сознания — но она уже была не та: она сгущалась с каждой минутой. Поэтому бывшая волшебница прислушалась к своему сердцу… и услышала там новые звуки. От них хотелось плакать — но было уже не больно. Вернее, не так больно. Душа все еще болела, но эта была другая боль, словно бы очищающая ее душу. Слезы все еще капали — но не от боли, а от того, что хотелось улыбнуться. Почему-то ей казалось, что рано или поздно все будет хорошо.

Темный Владыка от удивления вздрогнул — тьма из души девушки стала постепенно отступать. А душа ее заполнялась чем-то, ему совершенно непонятным — и одновременно недоступным. Его сердце сжалось, и он едва удержался от того, чтобы заплакать. Ведь так хотелось почувствовать то, что чувствуют смертные… но для него это было утеряно вместе с гибелью Рекки и первого из Тринадцатых, и он уже и не помнил, на что похоже то чувство.

Музыка из сердца белоголовой демонессы лилась по-другому. Сначала она была очень тихой — а потом взвилась, став доминирующей. В ней послышался и счастливый смех, и чьи-то нежные слова. Потом она сменилась темой затишья и каким-то странным ритмом, а затем она стала похожей на церковный гимны. И в самом конце — та самая тема, от которой хотелось одновременно и плакать, и радостно смеяться.

По какому-то странному наитию она прекратила играть, и сидящий рядом с ней черноволосый мужчина улыбнулся ей.

— Может, все и к лучшему, что ты закончила свою мелодию на такой ноте…

— А почему вы вообще попросили меня играть? — недоумевающе спросила Иэн.

— Потому что сейчас ты, возможно, изменила свою судьбу, — сказал крылатый, закрывая крышку инструмента. — Играя на этом рояле, можно полностью переменить свою судьбу. Может, тебе интересно, почему я принял тебя?

— Да, — кивнула девушка.

— Тогда иди за мной.

— Смотри внимательно, — кивнул он ей, показывая на круглое зеркало с расположенными на нем двенадцатью хрустальными фигурками: одной в центре и одиннадцатью по окружности. — Посмотри еще раз. Ничего не замечаешь?

Девушка внимательно всмотрелась в зеркало — и понимающе усмехнулась. Заметила.

— Да, — кивнула она. — Тут, с краю, была еще одна, — указала она на поцарапанное зеркало и крошки хрусталя на том самом месте. — И еще нет одной, — она указала на обломки еще одной фигурки.

— Правильно, — уселся в кресло Темный Владыка. — Знаешь, я не всегда выглядел как человек. Когда-то я, как и Созидающий, был бестелесной сущностью. Но однажды, когда было сделано пророчество о Погибели Мира, я решил вселится в человеческое тело, чтобы попытаться предотвратить все это.

Иэн закашлялась — ведь это противоречило всему, что она раньше знала о Темном.

— Извините, — решила она уяснить это один раз и навсегда, чем каждый раз повторяться всезнающей, — но…

— Зачем? — поднял он бровь. — Легко могу объяснить. Я не хочу, чтобы этот прекрасный мир, к которому я так привязан, канул в ничто. Я еще не налюбовался закатами и рассветами, звездами и пробивающимися сквозь кроны деревьев лучами солнца. Теперь понятно?