Джин Вулф - Чародей

— Я знаю, вы не позволите нам помереть с голоду, сэр. Даже если он будет с нами.

Кто-то огромный лежал в низкой пещере на ложе из папоротника; на долю секунды я почувствовал его голод и одиночество. Я поднял взгляд. Облако наблюдала за мной, я с трудом различал в темноте ее голову и темный глаз. Надеясь, что она увидит, я кивнул.

— Вы сказали, что уже решили насчет стона, сэр. Стона, который услышали, когда впервые меня увидели. Так что вы решили?

— Тогда я увидел, что ты скована цепью. — Дым костра потянул мне в лицо, я отогнал его ладонью и немного передвинулся влево. — Ты наверняка считаешь, что стон мне померещился.

Она потрясла головой:

— Нет, коли вы уверены в обратном.

— Уверен. Я умею отличать действительность от игры своего воображения, и это была не игра воображения. Стонала не ты и не Гильф. Я точно знаю, хотя не понимаю откуда. Там был еще кто-то, кто-то мне невидимый. За мной неотступно следовали эльфы, и я решил, что скорее всего это Гарсег. — Я немного помолчал. — Гарсег не эльф, но носил обличье эльфа. Когда-нибудь в другой раз я расскажу тебе о Гарсеге побольше.

Герда кивнула:

— А теперь вы считаете иначе, сэр?

— Да. Ты говорила, что видела со мной старую женщину.

Герда нерешительно кивнула.

— Думаю, то была хозяйка Мани. Ты, наверное, видела Мани. Такой большой черный кот.

— Ведьмин кот, сэр, коли вас интересует мое мнение.

— Да, хотя теперь он принадлежит леди Идн. Ведьма умерла, но все еще не покинула наш мир. Когда Баки корчилась в муках на сеновале, призрак бывшей хозяйки велел Мани привести меня к ней на помощь.

— По-вашему, она преследует нас, сэр?

— Едва ли. Полагаю, она отправилась в Уртгард вместе с Мани, хотя точно не знаю. Ложись, постарайся заснуть.

— Если вас больше ничего не беспокоит, сэр. Я надеялась, вас мучат еще какие-нибудь вопросы, которые я сумею разъяснить.

Я рассмеялся:

— Сомневаюсь, Герда. В гроте грифона эльфы собирались принести в жертву прекрасную женщину. Кто она и что с ней сталось?

— О, Лер! Я не знаю, сэр.

— Очень высокая, с молочно-белой кожей и черными волосами. — Я очертил в воздухе руками фигуру незримой женщины. — Если ты не знаешь, кто она и куда делась…

— Клянусь, сэр, не знаю.

— Верю. Тогда ответь мне на такой вопрос: зачем эльфам приносить Гренгарму в жертву одну из наших женщин?

— Понятия не имею, сэр. А вы знаете?

— Возможно. По природе своей Гренгарм очень походил на Гарсега, однако здесь, в Митгартре, казался реальным существом. Помнишь Тауга? Он родом из Гленнидама — деревни, где поклоняются эльфам.

— Это неправильно, сэр. Так поступать негоже.

— Во всяком случае, нам, людям, не следует. Думаю, не составит особого труда объяснить, почему жители Гленнидама поклоняются эльфам, хотя это и неправильно, как ты верно заметила. Главный же вопрос, пришедший мне в голову слишком поздно, заключается в другом: почему эльфы допускают такое?

Судя по лицу Герды, она меня явно не поняла.

— Ты упомянула имя Лер, мать. Предположим, Лер, Вальфатер и Лотур сейчас появятся перед нами, принесут тебе жертвы и вознесут тебе молитвы. Что бы ты сделала в таком случае?

— Я… — Герда заметно растерялась. — Ну… ну, я сказала бы, что произошла какая-то ошибка или что они шутят надо мной.

— Вот именно. Но эльфы, которые должны бы сказать то же самое, не говорят ничего подобного. — Я задумчиво смотрел на луну, восходящую над пустынной местностью.

Наконец Герда промолвила:

— Наверное, им это нравится, сэр.

— Ложись, — сказал я. — Спи.

Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы далекие горы стали смутно видны в темноте, я встал и проверил путы наших лошадей. У лошадей Бертольда и Герды они оставались надежно затянутыми, как и у спокойного бурого мула Анса. А у Облака они, по обыкновению, ослабли, и я подтянул перевязь. Когда я улегся, Облако ткнулась мордой мне в лицо, вызвав в моем воображении образ дикого кабана, огромного и свирепого, роющего рылом землю на другом берегу маленькой речушки.

Я кивнул, забросил колчан за плечо и подтянул тетиву лука. Тетива Парки тихо пела под моими пальцами — песни жнецов, убирающих поле, и песни женщин, баюкающих сонных детей, песни войны и песни веселых гуляк в тавернах, песни поклонения, которые звучат у алтарей, когда бушующее пламя огромных костров пожирает воловьи туши и златовласые оверкины в рогатых шлемах появляются в клубах дыма, — все они и многие другие сливались в единый гимн человечества, аккомпанементом которому служило звонкое пение птиц.