Вера Семенова - Чаша и Крест

— Вы действительно полагаете, что мой Орден был посвящен в детали?

— Мне на это плевать! Пусть ваш Жерар треплется об этой истории в каждом трактире! Мне плевать на него, на ваш Орден и на вас в первую очередь!

— Я сожалею, что причинил вам такую боль, Рандалин.

— Сожалеете?

Она остановилась только от звука удара и недоуменно посмотрела на свою ладонь. Голова Гвендора чуть качнулась, и на здоровой щеке отчетливо остались красные следы пальцев. Они были тем виднее, настолько сильно он побледнел.

— Что же вы остановились, миледи Рандалин? — его губы дернулись. — Можете продолжать.

— Просто мне противно к вам прикасаться, — прошипела она, держа руку на отлете и продолжая смотреть на нее расширенными глазами. Казалось, она не знает — то ли вытереть ее о плащ, то ли вцепиться в нее зубами.

— В таком случае не смею навязывать вам свое омерзительное общество, — он чуть поклонился и настежь распахнул дверь каюты. — Торстейн проводит вас на берег.

— Не испытывает ли ваш орден в чем-то недостатка?

— Ничуть, миледи Рандалин. Понтиус предложил нам очень выгодные условия, чтобы пополнить запасы воды и сушеного мяса. Кроме того, мы говорили о возможности для части нашего флота сопровождать грузы в Эбру. Если, конечно, Чаша не будет против.

— Чаша будет рада оказать подобную незначительную услугу… — Рандалин чуть запнулась, — своим верным союзникам.

Я помолчал. Текст мирного договора между Чашей и Крестом лежал у нее на коленях. Время от времени она задумчиво разглаживала бумагу.

Мы сидели на пристани, в двух шагах от нашего флагмана. Рандалин специально выбрала такой разворот, чтобы было хорошо видно всю палубу, но из-за этого солнце светило ей прямо в глаза, и она постоянно щурилась. Поэтому я никак не мог определить, какое у нее на самом деле выражение лица. Но голос звучал приветливо и чуть прохладно, как все те светские вещи, о которых мы вели непринужденную беседу уже два часа. Я невольно поражался фантазии Рандалин, так долго ухитряющейся находить тему для ничего не значащего разговора.

— Говорят, что герцог Мануэль готовит очередное грандиозное празднество, и на этот раз старейшины не слишком ему возражают.

— Да, я слышал. Неофициально праздник посвящен счастливому спасению его возлюбленного Люка. Он действительно был так сильно ранен?

— Он сначала даже сам не заметил этой царапины, — Рандалин пожала плечами. — А Мануэль, говорят, упал в обморок.

Мы вежливо поулыбались друг другу, развивая удачную во всех отношениях тему "наш герцог и его чудачества".

— Вам уже прислали приглашение?

— Да, очень красиво изготовлено.

— Все ли воины Креста собираются идти?

Я начал слегка раздражаться. Может, оттого, что провел два часа на палящем солнце.

— Рандалин, — сказал я чуть более резко, чем следовало по тону нашей беседы, — если вас интересует, пойдет ли Гвендор, то почему бы не спросить об этом прямо?

Рандалин сжала губы, но вдруг ее глаза метнулись по палубе, и лицо настолько изменилось, что я невольно обернулся и проследил за ее взглядом. Гвендор в длинном плаще, но не белом парадном, а простом темном, вышел из каюты и теперь спускался по канатному трапу, держась одной рукой. Заметив нас, он на секунду остановился, но Рандалин умышленно расположилась так, что единственная улица из гавани в город вела мимо нас, и обойти было просто невозможно. На секунду по лицу Гвендора было заметно, что победителю круаханской эскадры когда-то было гораздо проще прыгать в море у берегов Эмайны с пятидесятиметровой высоты. Но это только на секунду — он спокойно прошел мимо, подчеркнуто невозмутимо поклонившись, но не произнеся ни слова.

— Знаешь, Торстейн, — задумчиво произнесла Рандалин, устало опуская плечи и на мгновение становясь прежней, — все-таки я правильно его стукнула. Только мало. Надо было еще.

Я не нашелся что ответить. Обсуждать предложения Понтиуса и эксцентричные поступки Мануэля было намного проще.

— Как ты думаешь, — продолжала она таким же погасшим голосом, — он так никогда меня и не простит?

Тут я наконец не выдержал.

— Послушайте! — воскликнул я, от горячности прижимая к груди обе руки. — Когда же вы оба разберетесь наконец в своих отношениях и оставите меня в покое? Я хочу жить спокойно! Я хочу писать хроники! А о каком вдохновении может идти речь, когда тебя каждый день с двух сторон изводят вопросами, об истинном смысле которых ты должен сам догадываться? Сначала Гвендор все утро ходил за мной и допытывался, все ли благополучно у наших союзников. Я простой летописец, и мне тяжело догадаться, что когда тебя спрашивают, почему у Джулиана такое расстроенное выражение лица, то на самом деле хотят узнать, как поживает Рандалин. Да еще Жерар всех по очереди заставляет дежурить по ночам у его каюты. Говорит "на всякий случай" с таким трагическим выражением, словно на корабле покойник.