Вера Семенова: Чаша и Крест

В Круахане было неспокойно, причем уже очень давно, и беспокойство это зрело, намереваясь прорваться. Когда и в каком месте рванет, не знал никто, но долго так продолжаться не могло. Всесильный первый министр Морган, несколько лет державший всю страну в постоянном страхе, хладнокровно казнивший всех дворян, которые пытались ему перечить, заполонивший весь Круахан своей личной гвардией — шпионами и палачами в одном лице, неожиданно заболел и заперся у себя во дворце. Про источники этой болезни ходили всякие слухи, один страннее и страшнее другого, а так как все происшествие приравнивалось к государственной тайне, то никто не мог понять, жив он до сих пор или умер. Вокруг его дворца уже второй год стоял неизменный караул гвардейцев, не подпускавший никого на мушкетный выстрел. Но тот факт, что при дворе шепотом начинали обсуждать возможные кандидатуры следующего первого министра, говорил о том, что Моргану осталось жить в любом случае недолго.

Неизвестно пока, что несли Ордену эти перемены. Как ни странно, мы состояли с Морганом в дружбе, насколько это возможно. Глава орденской резиденции в Круахане, Лоциус, даже был для него чем-то вроде доверенного лица. Мы беспрепятственно перемещались по круаханским дорогам и вели торговлю. Хотя у младшего магистрата, особенно в Эмайне, считалось хорошим тоном аристократически морщиться при упоминании имени Моргана и ездить в Круахан только тогда, когда без этого нельзя было обойтись.

Однако я отвлекаюсь — я собирался начать рассказ о самом знаменательном дне своей жизни, который перевернул мою судьбу. На самом деле все начиналось именно так — мы ехали по мокрой дороге, сумерки сгущались, дождь не переставал, время от времени небо освещалось бледно-лиловыми отблесками молний. В одном из таких отблесков слева от дороги, у самого горизонта, я заметил огромное черное здание с квадратными башнями.

— Что это там, Бэрд? — прокричал я одному из своих спутников, стараясь заглушить шум дождя.

Бэрд был самым старшим и опытным из нас, он бывал в Круахане почти каждый год, хорошо знал все дороги, и я был очень рад, что Ронан отправил его со мной.

— Так это Рудрайг и есть, — крикнул в ответ Бэрд. — Самые проклятые места проезжаем, да еще в такую погодку, забери ее нечистый!

Я невольно передернулся и плотнее завернулся в плащ. Мои воины переглянулись и как один ударили коленями по бокам лошадей, понукая их двигаться быстрее. Рудрайг было имя самой знаменитой и страшной тюрьмы в Круахане, попасть в нее было равнозначно смертельному приговору. Даже издали и сквозь дождь крепость выглядела соответственно своей репутации.

Дальше мы ехали, впав в окончательную задумчивость. Я невольно вспоминал все мрачные истории о Рудрайге, которые приходилось по долгу летописца заносить в орденские рукописи. И почему-то сейчас мне уже не хотелось морщиться по поводу политики нашего ордена в отношениях с Морганом — по крайней мере, она гарантировала нам относительную безопасность в Круахане. Хотя здесь, в реальной близости от этого черного замка, безопасность тоже казалась призрачной, так что я даже нашарил под плащом рукоять шпаги и долгое время ехал, положив руку на эфес.

Дорога несколько раз поворачивала, судя по всему, петляла между холмами, неразличимыми сквозь дождь. Я совсем потерял ощущение направления, но безоговорочно полагался на Бэрда. И когда впереди замелькали факелы и послышались какие-то нестройные голоса, я сразу невольно оглянулся на него.

— Кто это может быть, Бэрд? В такую погоду…

— Здесь ездят только одни — из Рудрайга и в Рудрайг. Туда живых, обратно мертвых, — оптимистично пояснил Бэрд. — Только что-то они орут слишком…

Через пару мгновений мы нагнали большую телегу, покрытую грубой тканью. Мокрая от дождя, она особенно и не скрывала очертаний человеческих тел, кое-как сваленных на телеге. Сопровождали ее несколько спотыкающихся людей в темно-красных мундирах — цвет канцелярии первого министра. Люди несли коптящие факелы и громко орали. Один из них держал в руке большую флягу, из которой пытался пить прямо на ходу. Но больше всего меня удивило то, что лица этих людей были замотаны какими-то тряпками до самых глаз, так что бедняга не столько пил, сколько проливал на дорогу. Хотя, видимо, он был в таком состоянии, что не слишком замечал это.

Завидев нас, они замахали факелами и шпагами и зарычали что-то нечленораздельное. Я не очень хорошо говорю по-круахански, а наличие тряпок на лицах не способствовало чистоте их произношения. Поэтому я опять посмотрел на Бэрда.