Ольга Кузнецова - Девочка на холме

Наконец за моей спиной появился ни капельки не запыхавшийся от долгого поднимания по лестнице дядя с двумя моими монстроподобными чемоданами в руках. Мне тоже следовало бы начать заботиться о своем здоровье и начать хотя бы с пробежек по утрам, иначе все местные выросшие на свежем воздухе ребята меня просто засмеют.

Я поблагодарила дядю за заботу, и он тут же исчез в дверях. Наверное, подумал о том, что мне нужно освоиться на новом месте. Но вместо этого я, выпустив из легких весь оставшийся воздух и сдувшись, точно воздушный шарик, моментально плюхнулась на кровать. Я чувствовала себя настолько усталой, что едва держала глаза открытыми.

Так. Что мы имеем? Новая комната — одна штука. Отличный дядя — одна штука. Лампа старая, когда-то купленная моим прадедом — Генрихом Макэндорсом — на одном из блошиных рынков, — одна штука. А еще на душе было какое-то гадкое чувство, которое мешало насладиться в полной мере всей нахлынувшей свободой, — одна штука. Если подумать, это можно приписать к бывшей лучшей подруге — одна штука.

Довольное лицо Стеф до сих пор стояло перед моими глазами, и я не могла выбросить его из головы, даже если думала о чем-то другом. Предательство. Почему это оказалось так больно? Так чертовски обидно? Почему я даже не пытаюсь все забыть?

Наверное, потому, что я слишком привыкла доверять людям, доверять Стеф. И это как-то слишком все… неправильно. Даже сейчас мы должны были спорить со Стеф по поводу очередного фильма, а не находиться в тысяче миль друг от друга. Интересно, а она вспоминает обо мне? Чувствует ли себя виноватой?

Бездумно перевернувшись на бок, я уставилась на осиротело ютящихся в углу комнаты два огромных чемодана. Они выглядели как прирученные покладистые монстрики, один взгляд на которых вызывал жалость.

Внезапно что-то в голове щелкнуло, и я лениво поднялась с кровати, наощупь открывая молнию верхнего кармашка одного из чемоданов, а затем извлекла оттуда запечатанный пакетик с яркой надписью "Наши фотографии останутся с вами навсегда!" и маленьким логотипом — висящем на пальце фотоаппаратом.

У нас со Стеф был один фотоаппарат на двоих. Конечно, на самом деле это был мой фотоаппарат, но мы же были вроде как подругами и для нас это было вполне нормально — иметь что-то общее. Зачем тратиться на еще одну камеру, если она уже есть у меня? Единственное, что мы со Стеф распределили, так это то, когда каждая из нас отдает пленку на проявку и кто за какой месяц платит. К счастью, моя очередь забирать фотографии оказалась последней, так что теперь и отснятые снимки, и сам фотоаппарат были при мне.

Недолго думая, я вскрыла конверт и извлекла на свет увесистую стопку карточек. На первой была изображена Стеф — в новеньком желтом платье-футляре, которое она так и не купила, потому что сочла его слишком дорогим. На фотографии она приветливо улыбалась и держалась одной рукой за стенку примерочной, но почему-то сейчас эта улыбка, как и весь снимок, казались мне фальшивыми.

Я вытащила следующую фотографию. Это уже я — с такой же глупой улыбкой на лице, сижу в Старбаксе на Центральной улице и, подперев подбородок ладонью, со счастливой усталостью пялюсь в объектив. Фотографировала, конечно же, Стеф.

На следующем снимке снова была Стеф — потом снова я… Все изображения казались однотипными: мы стояли в одинаковых позах, строили одинаковые рожицы и даже одинаково мечтательно закатывали кверху глаза. И все это было скучно, фальшиво. Я перелистывала фотографии уже автоматически, пока не поняла, что что-то не то.

Это снова была Стеф — в желтом платье-футляре, которое она "так и не купила". Но это была не примерочная магазина, а комната, которую было бы слишком трудно не узнать — это была комната моего бывшего парня. Следующий снимок — Стеф поднимает камеру на своим и его лицами и фотографирует их целующимися.

Меня чуть не вырвало прямо на новое постельное белье.

С маниакальной скоростью я перебирала оставшиеся снимки, и на всех было одно и то же: обнимающиеся Стеф и кареглазый паренек с так знакомой мне милой усмешкой.

Но теперь это внушало мне только отвращение. Непреодолимое, бесконечное отвращение.

Слезы сами собой покатились из глаз, но я и не пыталась их сдерживать. Мне нужно было время, чтобы все понять и осмыслить. И когда я уже готова была простить Стеф, списав ее поведение на выпитый тайком бокал мартини (как-никак ей исполнилось семнадцать), я узнала, что ее предательство было гораздо глубже, что оно уже успело пустить корни и хорошенько разрастись.