Ольга Кузнецова - Просто солги

— Мне… нужно сказать тебе кое-что.

Тон. Этот тон мне не нравится. Тон, предвещающий неприятности.

Сердце начинает биться сильнее, и я понимаю, что не хочу, чтобы он говорил то, что хочет сказать. Возможно, это просто не стоит того. Правда часто не стоит лжи.

Я не киваю, не даю ему позволения говорить, но ему мое разрешение и не нужно. Он тоже тяжело дышит, тоже не хочет, чтобы я услышала то, что он собирается сказать мне.

— Тебе нужно уехать из Нью-Йорка, — выдыхает он. — Для тебя здесь уже больше не безопасно.

Мне нечего ему ответить. Конечно, я могу сказать, что никуда не поеду, но это будет неправильно. Это будет уже за гранью того взаимопонимания, которое между нами установилось.

На душе гадко. В горле — сухо. Но я чувствую: ему так же хреново, как и мне сейчас.

Его пальцы судорожно бродят по моему телу, точно он пытается наощупь запомнить меня, запомнить, как я выгляжу. И глаза его закрыты. Мне нравится наблюдать за ним, нравится чувствовать его прикосновения. Раньше я бы сказала, что не нравится, но тогда — раньше — я была лгуньей.

На мгновение мне кажется, что он приближается ко мне, чтобы поцеловать, но, пересилив себя, я слегка толкаю его в плечи. Тогда — раньше — я бы позволила. Но не сейчас. Нет.

И он, кажется, понимает, иначе бы стал сопротивляться. И впервые в нашем симбиозе последнее слово оказывается за мной.

— Я хочу увидеть Джейн, — шепчу. Шепот хриплый, рваный, как у душевно больной.

Он — кивает. Может быть, слышит, а может просто кивает ради того, чтобы кивнуть. Но, по крайней мере, кивок как-никак выражает согласие.

— А я хочу… — ехидно начинает он, но я прерываю его. Понимаю, что тоже этого хочу. Тогда — раньше — не хотела бы.

И я тоже хочу запомнить о нем каждую мелочь. Но в памяти остается только дыханье.

…

Холодный быстрорастворимый кофе обжигает внутренности, и от неожиданности я давлюсь. Остальные стараются и вовсе не смотреть в мою сторону, как, впрочем, и я в их. Лея тоже где-то на заднем плане. Тоже не смотрит.

В моем присутствии похожие одна на другую девушки в одинаковых безразмерных майках даже не перешептываются. Боятся, что я смогу их услышать, прочувствовать.

Помятые после очередной "рабочей смены", невыспавшиеся, они кажутся мне чем-то близким. Не семьей, но понятием отдаленно на нее похожим. Они единственные, кто знают мою тайну так же хорошо, как и я знаю их. Я слышу все их самые сокровенные мысли, каждый непроизвольный стон. Слышу даже то, что они сами не слышат.

Тогда, чуть больше года назад, они все видели, как Джо притащил меня в дом с синими окнами. В тот вечер, оказывается, у них было что-то вроде вечеринки. Блестящий, показной шик, и на этом фоне я — грязная, испуганная, забитая. Кесси, которая пришла их всех просто поразвлечь. Кесси, которая сейчас покажет свой самый зрелищный трюк.

И им наверняка нравилось, что они могут видеть меня, могут перешептываться обо мне, показывать пальцем и смущенно хихикать, аристократично прикрываясь своими маленькими ладошками.

Систематично, через каждые несколько секунд я ловлю на себе заинтересованные взгляды, уже по какой-то дурной привычке пущенные из-под ресниц. Мое терпение медленно, но верно начинает иссякать. Последняя капля — звонкое помешивание кофе легкой ложкой из дешевого неопознанного металла. От раздражения я резко опускаю свою чашку на столешницу, и та звонко приземляется на стеклянную поверхность, как будто чашка такая же взбешенная, как и я.

Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Руки — на боках, глаза метают молнии.

— Ну, что?! Насмотрелись?! — выкрикиваю я, и вместе со словами из меня выходит накопившееся за долгие месяцы напряжение. То, что так долго держало, наконец, отпускает. Из ушей, наверное, уже давно валит пар, но со стороны я не вижу. Могу только чувствовать.

На мгновение девушки замирают, застывают, точно в известной детской игре, когда никто не должен двигаться. Но затем понимаю: это мне только кажется. Работает обостренное восприятие.

Мне не нравится это. Не нравится то, что приходится делить с ними одну общую кухню, две общие душевые и комнату тоже приходится делить. Наверное, единственной моей привилегией до сих пор является то, что сплю я до сих пор одна. (Временами.) Мне не нравятся эти косые, полузавистливые-полупереживающие взгляды. Они все хотят оказаться на моем месте, хотят быть рядом с Джо (возможно, даже не в том смысле, в котором я рядом с ним нахожусь). Они хотят и одновременно боятся. Но вот чего они точно не желают, так это того, чтобы чувствовать так, как чувствую я.