Елена Самойлова - Волчья верность

Рассказал Радей и о невесте опозоренной, неизвестно куда сгинувшей, что была для него единственным светом в окошке, единственной радостью и печалью, и о совершенной над ее обидчиком мести, и о том, что все чаще посещает мысль упасть грудью на верный охотничий нож. Ведь не сберег Радей ту единственную, что дороже жизни была, не защитил, хотя и мог, не забрал с собой, когда уходил, потому как думал, что ни к чему ей преследуемый человек, виновный в хладнокровном убийстве…

Долго молчал Лексей, глядя на опущенную, седую голову Радея-охотника, на пальцы, стиснувшие березовую рукоять широкого охотничьего ножа, и наконец отложил пучок душистых трав, что держал в руке все время, пока спасенный им человек выговаривался за свою прошлую жизнь.

— Точно ли решил?

— Точно, — Радей поднял голову, и глаза его обратились в крепкий, темно-серый лед на поверхности промерзшей до самого дна реки.

— Идем со мной. Да и нож свой не забудь.

Быль такой обряд, редко когда используемый ведунами, потому как никогда нельзя быть уверенным, вернешься ли в человечий облик, али останешься в звериной шкуре, постепенно утрачивая разум, поддаваясь инстинктам до тех пор, пока никто не сможет отличить оборотня от обычного лютого волка. Только многое еще зависит от ведуна, проводящего обряд, от человека, что желает оборотиться волком — убийство ли задумал или же просто так тоска звериная заела, что жить среди людей становится невыносимо…

Волхв Лексей отвел Радея за дом и повелел подтащить поближе тяжелую колоду, на которой обычно кололи дрова, а затем взял Радеев широкий охотничий нож и, держа его обеими руками, начал что-то читать вполголоса, обходя колоду по кругу. В сгущающихся осенних сумерках послышался сильный, протяжный волчий вой, ему отозвался еще один "голос", и еще один… Словно волки, обитающие в лесу, сбегались к месту проведения обряда, будто бы тянуло их произносимое волхвом заклинание, манило, как пролитая беззащитной, слабой жертвой кровь.

Плеснуло рыжим огнем, заполыхало золотыми бликами чистое, блескучее, словно только что выкованное лезвие, а Радею почудилось, будто бы из отблесков на ноже на него глянули желтые волчьи глаза. На миг захолонуло сердце, кольнула иголочка сожаления-отчуждения, волчий взгляд сменился человечьим, печальным, мягким, блеснули синевой глаза Настасьи на гладкой, словно зеркало, поверхности стального лезвия. Словно любимая с осуждением смотрела на него откуда-то издалека, просила одуматься, не торопиться с решением, но… какая теперь Радею жизнь человеком, если до конца дней своим скрываться придется в лесах от обозленного, желающего расправы купца?

С волками жить — по-волчьи выть.

И когда волхв Лексей в размаху воткнул нож до половины в сырую, неподатливую сердцевину колоды, Радей-охотник, не раздумывая, кувыркнулся через блескучее зачарованное лезвие.

Резкой, невыносимой болью отозвалось изменяющееся тело, покрылось серебристо-белой густой шерстью, долгий, отчаянный вопль превратился в протяжный волчий вой. Треснула по шву с любовью вышиваемая Настасьей дареная рубаха, расползлась пополам, соскальзывая с могучего хребта огромного, с теленка размером, светло-серого волка с темной полосой вдоль спины. Золотом отразились затухающие на лезвии ножа огоньки прозрачно-зеленых волчьих глазах, суровый оскал сменил улыбку.

Разумный волк махнул хвостом и припал на землю перед стоящим Лексеем Вестниковым, еле слышно рыкнул, опуская голову и стараясь не смотреть на лежащую на ворохе листьев разорванную рубашку.

— Неподалеку живет стая разумных волков, подобных тебе. Разница только в том, что они родились волками, а ты им стал только что, — волхв присел на корточки рядом с Радеем, коснулся кончиками пальцев густой серебристой шерсти. — Если сможешь с ними ужиться — обретешь новую семью. А не сможешь — этот нож будет тебя ждать. Тебе будет достаточно лишь перекувыркнуться через него еще раз — и вновь станешь тем, кем был.

В ответ — лишь глухое, недовольное ворчание. Радей вскочил, метнулся к колоде и ухватился мощными челюстями за березовую рукоятку. Острые, способные перегрызть ногу лошади, зубы сомкнулись, волк резко дернул головой — и широкое лезвие охотничьего ножа не выдержало, сломалось у самой рукоятки, оставив в колоде медленно затухающий обломок лезвия.

"Теперь не вернусь", — негромкий, но вполне узнаваемый голос раздался в голове Лексея Вестникова. Волк выплюнул на землю погрызенную березовую рукоять ножа и пристально взглянул на волхва. — "Я не вернусь к людям. Никогда".