Илона Эндрюс: Альфагенез

— Моя дочь? Эмили?

Он не ответил.

— Вы обещали мне, что дети будут возвращены в свои семьи. Ее отец мертв. Я единственный член ее семьи. Где она?

Он улыбнулся, без какой-либо эмоции, лишь придавая губам плоский изгиб.

— Она в головном доме, на некоторое время.

Нет, осознала Карина, ее там не было. Он лжет.

— Я требую свою дочь. Мы ведь договорились. Верните мне мою дочь, или я прощаюсь.

Даниель на стуле качнулся назад и засмеялся. Хлопнула дверь. Послышались шаги, раздающиеся эхом по всему дому.

— Скооперируйтесь с Лукасом, и ваша дочь будет доставлена к вам, — сказал Артур.

На кухню зашел какой-то мужчина. Высокий, в распираемой буграми мышц и связок тенниске, он буквально протиснулся в карликовый дверной проем. Он был не просто большой, он был массивный и был охвачен угрозой, как яростный вихрь, едва вмещающийся в оболочке своего тела. Черные волосы длинными прядями спадали на его жесткое, агрессивное лицо. Он без малейшего милосердия глянул на нее зелеными глазами. Она встретилась с его пристальным взглядом и чуть не захлебнулась. Это было… как тигру в глаза посмотреть. Его вытаращенные глаза обещали смерть.

Его зеленая радужка заискрилась проявлением различий, перешедшим во вспышку ярости.

Он сделал не по-человечески быстрый выпад вперед и ударил по столу ладонью. Карина отдернулась назад.

— Руки прочь от нее! — прорипел, как рычание, его голос.

Генри вскинул кверху свои руки. Мужчина схватился за стул, на котором все еще был Генри, и подбросил его в сторону. Стальные пальцы захватили локоть Карины и потянули ее вверх. Он отхватил ее с пола со смехотворной легкостью, заключая на своих согнутых руках, и как бешеный пес огрызнулся:

— Моя!

— У нас нет намерения, ни капельки, — произнес Артур, звучно потягивая чай, — забирать ее у тебя.

— Не смейте вы все, ублюдки, к ней прикасаться!

Карина завертелась в его руках, пытаясь освободиться, но это было похоже на попытку дать отпор грузовику.

— Вы должны простить Лукаса, — сказал ей Артур. — У него есть склонность к чрезмерному покровительству своей пище.

Знакомый запах нагретого металла вторгся в ноздри Карины. Ее насквозь прошибла извивающая паника. Она брыкалась еще сильней, но удары ее ног сотрясали лишь воздух. Он нес ее подальше от кухни назад в спальню, где она ранее проснулась.

Лукас уронил ее на кровать и пошел закрывать дверь со словами:

— Держись от Артура подальше. Это больной ублюдок.

Он развернулся и зашагал к ней, огромный, подавляющий своим явным размером. Карина отодвигалась назад, пока ее позвоночник не оказался прижатым к стене.

Он долго рассматривал ее медленно раздевающим взглядом, от которого ей захотелось прикрыться, и хмуро нырнул в дверной проем слева. Тишину разразила хлынувшая вода. Лукас вновь появился с высоким стаканом воды и вручил его ей.

— Выпей. Это поможет.

Она отпила.

Он сел на стул напротив нее и стянул свои носки. Только сейчас она заметила, что он не носил обуви. Он скомкал носки и, как баскетбольный мячик, бросил их в комнату, где набирал воду, затем стянул с себя рубашку с коротким рукавом. Карина поперхнулась. Постепенно исчезающие рваные шрамы перекрещивали его массивную спину. Его ноги были длинными, его талия — узкая, по сравнению с громадными плечами. Его очертания были почти совершенными. А когда он расправил свои плечи, раскаты мускул под его кожей сформировали твердые выступы. Он не двигался — он величаво и обстоятельно подкрадывался, как огромное хищное животное, извергающее угрозу каскадами волн своего горячего металлического запаха.

Перед нею в памяти затолкался Джонатан. Ее муж был красиво и крепко сложенным, как для мужчины средних размеров. Лукас мог бы щелкнуть его пополам, не давая на раздумывание и секунды. Он, покачивая разрушительным телом, просто продолжил свой путь. У нее не было шансов. В физическом столкновении Лукас уничтожил бы ее.

— Пей, — произнес он.

Карина с силой отпила немножко воды. В ее горле пересохло, и она выпила еще. Неожиданно Лукас сосредоточился. Его пристальный взгляд сфокусировался на двери. Его тело напряглось, как по сигналу тревоги. Его босые ступни втиснулись в пол, а ноги немного согнулись, словно он приготовился в прыжке запустить себя. Завязанные в узлы мышцы разошлись пучками на перекрестке спины и плеч. Его широко разведенные руки приподнялись, а пальцы его большущих кистей, как когти, приготовились хватать и давить. Его голодные глаза зажглись горячим пламенем. В подобной позе, он едва был человеком.