Карен Монинг: Тайна рукописи

Тишина.

Связь прервана.

Я неподвижно сидела за рулем, пытаясь осознать то, что только что услышала. Должно быть, я изначально была разделена на двух разных Мак – одна понимала, что происходит в этом мире и что с этим делать, а второй хватало мозгов лишь на то, чтобы одеться утром и не перепутать правую туфлю с левой. Мак-которая-хоть-что-то-понимала умерла вместе с Алиной, поскольку нынешняя Мак не понимала даже родную сестру.

Алина влюбилась и ни разу не проговорилась мне об этом! Ни разу. А теперь выяснилось, что она не говорила мне не только об этом. Я была поражена. Я чувствовала себя преданной. Моя сестра скрывала от меня огромную часть своей жизни, и скрывала ее несколько месяцев .

Какая опасность ей угрожала? От чего она старалась меня оградить? Что должно помочь избежать опасности? Что нам нужно найти? И кто ее убил – тот человек, в которого, как думала Алина, она была влюблена? Почему – или какого дьявола – она так и не назвала его имени?

Я проверила дату и время сообщения – оно было отправлено на следующий день после того, как я утопила телефон. Мои внутренности сжались в холодный комок. Меня не оказалось рядом именно тогда, когда моя сестра больше всего во мне нуждалась. В то время как Алина отчаянно пыталась связаться со мной, я лениво нежилась на солнышке на заднем дворе, слушала собственноручно выбранный хит-парад бессмысленных жизнерадостных песенок, а мой мобильный лежал, сломанный и забытый, на кухонном столе.

Я осторожно нажала кнопку сохранения, затем прослушала остальные сообщения, надеясь, что Алине все же удалось потом перезвонить, но мои надежды не оправдались. Согласно сообщениям полиции, моя сестра умерла приблизительно через четыре часа после того, как попыталась дозвониться до меня, а затем ее тело почти два дня пролежало в аллее, прежде чем его нашли.

Вот эту картину мне по-настоящему трудно выбросить из моего воображения.

Я закрыла глаза и попыталась не думать о том, что я упустила свой последний шанс поговорить с сестрой, попыталась не думать о том, что могла бы как-нибудь спасти ее, если бы ответила на звонок. Эти мысли свели бы меня с ума.

Я снова прослушала сообщение. Что это за ши-саду ? И как понимать слова «ты даже не знаешь, кто ты такая»? Что имела в виду Алина, говоря мне это?

После третьего прослушивания сообщение отпечаталось в моем мозгу и в сердце.

К тому же стало ясно, что мне нельзя говорить об этом сообщении маме и папе. Не только потому, что оно повергнет их в глубокую депрессию (словно существует депрессия глубже той, в которой они сейчас утонули), но и потому, что после этого они запрут меня в комнате и выбросят ключ. Нет ни малейшего шанса, что они отпустят от себя оставшуюся в живых дочь.

Но... если я поеду в Дублин и прокручу сообщение полиции, разве они не должны будут возобновить расследование? Это же самая настоящая улика. Если Алина в кого-то влюбилась, она бы наверняка виделась с ним. Где угодно – в колледже, в своей квартире, на работе, где-нибудь еще. И кто-то должен знать, кто ее парень.

Даже если этот загадочный незнакомец не является ее убийцей, в любом случае – он ключ к разгадке этого убийства. К тому же он «один из них ».

Я нахмурилась.

Кем бы или чем бы эти самые «они» ни были.

Я быстро поняла, что думать о поездке в Дублин и о том, как буду добиваться справедливости во имя моей сестры, – это одно, а вот оказаться, страдая от смены часового пояса, в четырех тысячах миль от дома, за океаном, – это совсем, совсем другое.

Но именно тут я и оказалась – на булыжной мостовой в центре незнакомого города. Вокруг меня сгущались сумерки, а такси быстро удалялось. Вокруг были люди, разговаривающие на практически непонятном мне варианте английского языка, а я пыталась смириться с мыслью, что нахожусь в многомиллионном городе, где не знаю ни единой души.

Ни в Дублине, ни в Ирландии, ни на целом континенте.

Я была настолько одинока, насколько это вообще возможно.

Перед вылетом у меня был короткий, но очень бурный скандал с родителями, и теперь они со мной не разговаривали. Хотя они и друг с другом не разговаривали, так что я постаралась не принимать это на свой счет. Я уволилась с работы и забрала документы из колледжа. Я сняла со счетов все свои деньги. Я была двадцатидвухлетней одинокой белой женщиной, оказавшейся в полном одиночестве в чужой стране, где убили мою сестру.

Вцепившись в чемоданы, оттягивавшие руки, я смешалась с толпой, которая заполонила тротуар. Кто бы мне сказал, куда я иду? Прежде чем мной овладела неконтролируемая паника от ощущения, что, выйдя из такси, я осталась совершенно одна, я пожала плечами, повернулась и зашагала к «Кларин-хаус».