Stashe - Судите и судимы будете

А потом Лиза ушла. Богдан долго не мог понять, почему, и это оказался один из самых тяжелых периодов его жизни. Отпустить того, кто так дорог, без видимых причин к расставанию непросто. Шептунов умом понимал, у нее какие-то причины были, но сердцем не верил. Долго.

Если так выглядит настоящая любовь, Дан никогда больше не желал ее. Он с радостью согласился стать эгоистом, отсечь лишние чувства. Но когда появилась Дана, Шептунов понял, что уроки не идут ему впрок. Он оказался чертовски близок к тому, чтобы снова бездумно упасть в сладкие объятия. Не заботясь о последствиях. Хорошо еще, вовремя протрезвел.

На Янусе у Дана оказалось достаточно времени как для раздумий, так и для воспоминаний. С того самого момента, как застрял в Тшабэ, городе света, он напряженно работал, мысленно прогоняя информацию, сравнивая и анализируя. Но порой, часами вспоминал Землю и другие планеты, на которые забрасывала судьба.

Дан считал, что в добавочных названиях четко прослеживается любовь власть имущих к красивым аллегориям для простых масс. Город света — бурлящий, переполненный существами разных рас, величественный и громадный — средоточие власти, торговли, жизни. Так он был прозван волшебниками, потому что именно в Тшабэ находились самые лучшие школы, крупнейшие храмы, главенствующие гильдии. Тут получали ступени мастера. Именно здесь собирались на всевозможные переговоры и просто по делам представители кланов и ступеней. Сердцевина, к которой по нитям дорог свозилась информация, ресурсы и секреты — вот что такое Тшабэ. В городе не просто находился маленький источник сведений определенного рода. Здесь повсюду били фонтаны, во множестве. Только умей увидеть, услышать и понять.

Меньше чем через неделю Шептунов понял, что престарелый маг местного храма водит его за нос. Его бережно упакованным держали на длинном поводке, кормили пустыми обещаниями и лишь изредка, дабы ничего не заподозрил, крошками информации. Местное руководство, или правильнее — мастера-волшебники, во главе со старейшим и мудрейшим по им известной причине, пасли Дана для некой таинственной фигуры, чье влияние прослеживалось во всем. Они словно придерживались заготовленного заранее четкого и продуманного плана. Не отказывая ни в чем, заботливо поддерживали лже-волшебника, то есть его, Дана, и ловко манипулировали им. Но кто настоящий кукловод, узнать никак не удавалось. Подкупить адептов или учеников? Невозможно. Бессмысленно. Во-первых, у Шептунова еще не возникло прочных наработок или связей. Он плохо знал Янус и почти не разбирался в его социальном устройстве. Теория без практики шла со скрипом, хотя Дан испытывал искреннюю благодарность Джерски. Во-вторых, разговор с предателями оказывался весьма коротким. Да и что может сказать ученик? Инспектор также быстро понял, почему палачи вторая по значимости ступень. Практически они стояли рядом с волшебниками. Суд вершился главными палачами города, и приговор приводился в исполнение мгновенно. Казни, как и пытки, были распространены повсеместно. В качестве развлечения, например. А также назидания прочим и жесткого регулирования преступности. Келан водила Дана смотреть на порку, отсечение руки и повешенье. (Он давно думал о шантийке, как о 'ней'. Тем более, та сама сказала о женской фазе.) Надо отметить, почти все экзекуции на Янусе являлись показательными и открытыми. Фактически, Дан присутствовал на извращенной смеси спектакля и типичного рабочего процесса специалиста, связанного с судом и справедливостью. Шептунов тогда с трудом сдерживал эмоции, хотя слабаком никогда себя не считал. Его еще в первый раз поразило равнодушие девушки, стоящей рядом. Будничность. Для нее казнь выглядела так. И это ужасало.

Коктейль из подобных ситуаций, что присутствовали на Янусе сплошь и рядом, вызывал у инспектора дурноту и головную боль, в качестве последствий. Однако уже через месяц в городе, Шептунов неожиданно понял, что начинает принимать жизнь на планете как данность. Его мировоззрение вынуждено изменялось, психика подстраивалась, а желание выжить оказалось сильнее предрассудков и правил, принятых в его обществе. То 'там' казалось сейчас далеким и слишком размытым. Настоящее 'здесь' требовало максимума усилий, дабы не утонуть в бурных водах чужих интриг.

Наблюдение за казнью в первых рядах по-прежнему не казались Богдану верхом роскоши светской жизни, краткие поездки на поезде запомнились как нечто жуткое, словно он оказался в доисторическом фильме о земле. Волшебники водили за нос, прочие не менее тщательно оберегали свои секреты, и только Келан неожиданно для Богдана стала близка и понятна. Она не юлила, не пыталась влиять на него. Молча выполняла самые идиотские просьбы, отвечала на неудобные вопросы, таскалась как хвостик по вонючим трущобам или мучилась бездельем в архивах библиотеки.