Татьяна Тихонова - Дьюри

Пока я переваривала сказанное, которое совсем неожиданно ответило сразу на несколько моих мучительных вопросов, она продолжала меня забрасывать ворохом все новых известий.

— Да и откуда взяться у нас людям, — говорила Бру, сыпля коричневый сахар в чай, — им никогда не пересечь границу своего мира. И у нас не каждому по силам это. — Тут она вдруг зашептала: — Только дьюри и могут, поэтому Элизиен и жил на отшибе в своей хибаре, торговцы захаживали к нему частенько.

— Понятно, — глубокомысленно протянула я, хотя это скорее было наоборот, ведь если дьюри такие всесильные, то почему бы им самим дверь к ошкурцам не закрыть.

Но спрашивать у Брукбузельды я не решилась, потому как неизвестно, до куда простирается ее посвященность в королевские дела. Пока же Бру о моей дудке молчала. Но об одной вещи мне ее очень хотелось расспросить.

— Бру, а ты уверена, что вместо Сато всегда говорит принц? — спросила я.

Она удивилась и, озадаченно на меня посмотрев, пожала плечами.

— Ну-у, — протянула она, — а почему ты спрашиваешь?

— Так ведь он со мной сегодня поздоровался, а Милиена в комнате не было… — ответила я и посмотрела в окно.

Сразу как только зашла в кухню, я поняла, что что-то не так. И во время разговора я несколько раз ловила себя на мысли, что мне что-то мешает… Сейчас же я, наконец, поняла, что мешало мне именно окно.

Вчера вечером было темно, и его темный квадрат меня никак не привлекал, да и что там может быть, если в замок мы вошли в непролазной чаще… Та же чаща…

А за окном, за легкой голубой занавесью, виднелся город. Это для меня было большой неожиданностью, примерно такой же, как приветствие Сато… с тем только отличием, что неожиданность эта была приятная и таинственная.

Мне видна была только черепичная крыша дома напротив, небольшая мансарда да башня. А на башне были часы, и стрелок на них было четыре… Ну, зачем им четыре стрелки?..

Подойдя к окну, я отвела штору в сторону. Дом напротив был в один этаж. Внизу был двор, мощенный гладким красноватым камнем, дальше кованые массивные ворота. Часы же теперь были хорошо видны.

— Бру, а почему на часах четыре стрелки? — спросила я, не дождавшись ответа на свой предыдущий вопрос, и обернулась.

За столом сидел сам король собственной персоной. Брукбузельда суетилась с кашей возле него, а под ногами у нее вился серый кот. Его круглые глаза хитро сверлили ее спину, когда она отворачивалась от него, пушистая спина выгибалась дугой и терлась об ее ноги…

— Ники! Что б тебя!.. — в сердцах проговорила Бру, перешагивая через кота в очередной раз, а кот, запрыгнув тяжеловато на лавку, едва не свалившись назад, замер, моргнув на меня желтыми сонными глазищами.

Через мгновение удлинились его лапы, потом появились волосатые уши Никитари, и вот уже сам приятный домохозяин замка короля дьюри сидел на лавке.

— А потому что это и не часы вовсе, — проговорил он, пододвигая к себе оладьи, — это очень древняя башня, ей уж лет восемьсот с лишком… Милиен, вымой руки и садись…

Милиен, разрумянившийся и шумный, уже плескался в воде в большой умывальне рядом с кухней. Его было видно в открытую дверь, по краю голубой фарфоровой раковины возле него прыгал на тонких ножках белый олененок.

— Сразу слепил из глины, как только вернулись из конюшни… — рассмеялся Никитари, кивнув Харзиену на брата, — золотые руки у парнишки… и доброе сердце.

Харзиен улыбнулся.

— Он очень похож на маму… До сих пор вспоминаю, какие сказки она мне рассказывала перед сном, — проговорил он, — с волшебными оленями, принцессами… Да… — он оборвал себя на полуслове и замолчал.

Милька пробежал вприпрыжку к столу, уселся и принялся быстро есть. Потом вдруг хитро взглянул на меня, и из руки его побежал ко мне олененок. Словно теплая рука чья-то коснулась моего сердца, — этот мальчишка становился мне все дороже.

Поставив ладони на столе на пути игрушки, я улыбнулась. Ему совсем не с кем играть, но он не докучает никому… И словно пытается меня приободрить. Словно чувствует мое отчаяние. Игрушка уже добралась до ладони, пробежала по ней, раскрытой, и побежала назад… А Милиен, проглотив две ложки, следил за ней во все глаза.

— Так вот, Олие, — заговорил опять Никитари, наблюдая за нами, — ты спросила про башню…

Я быстро кивнула головой. И он продолжил:

— Башня Валиенталя показывает, какой мир сейчас открыт… — Никитари вдруг пошевелил своими волосатыми ушами, такого я никогда не видела и хмыкнула, а он, как ни в чем ни бывало, говорил: — самая неподвижная стрелка — в Асдагальд — этот мир закрыт от нас навсегда, иногда открывается Гурмавальд, но лучше бы этого не случалось никогда — его голубые туманы приносят в наш мир безумие, и тогда рождаются уродливые дети, Ошкур навсегда был закрыт флейтой Валиенталя…