Татьяна Тихонова - Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

— Вас давно ждут…

Дальше опять потянулся переход, встретился еще один дозорный… Уже пошли стены, выложенные камнем. Еще одна дверь, теперь — выше, и Мокше не надо было нагибать голову, чтобы пройти через нее, и еще один дозорный.

Пахнуло теплом жилища. Здесь, в подвале княжеского дома, куда выходил подземный переход, было светло. Два круглых светильника из прозрачного стекла, которое лесовичей научили делать стеклодувы из страны Желтых Гор, освещали мрачноватое, сырое помещение голубым магическим огнем. Тут никого не было. Но Мокша знал, здесь надо подождать. Да и единственную, уводящую в дом дверь, так просто не откроешь. Хранитель княжеского дома, старый домовой Дундарий хорошо знал свое дело. Его затворы останавливали даже некоторых эльфов. Старый князь посмеивался, глядя на такой конфуз, и приговаривал:

— Ай да, Дундарий, лешачий сын, покажи ты им силушку росского слова!

Мокша вздрогнул от неожиданности, когда Схлоп вдруг пробубнил:

— Тьфу ты, нечисть!

— Кого это ты? — спросил Мокша, нехотя шевельнувшись уставшим от долгого пути телом.

— Да, Завейка сейчас как из угла-то глянет! — Схлопа аж всего передернуло. — Вот не свезло князю с дочкой!

Завея, старшая дочь князя, черноглазая красавица, вот уже десять лет как сидела взаперти в своих комнатах. В детстве на нее напал рукайя. Девчонка самовольничала часто, так было и в тот раз. Ушла без спросу в лес, и словно нарочно к болотам пошла. Ну, а там, известное дело… у рукайи руки длинные, как говорят лесовичи. Потом нашли ее, отбили у упыря, а поздно — попил он ее крови-то. Значит, и она теперь сродни рукайям, только дочь княжеская, вот и держат ее с тех пор под затвором Дундария. Прислуживала ей старая ведунья, гномица Агата. Неместных она была кровей, ее предки с западных земель пришли, и поэтому Агата с упырями умела управляться лихо. Только научилась Завея, оставаясь на месте под присмотром гномицы, в то же время блуждать тенью везде. Вот и сейчас, похоже, подсматривала, что за переполох в доме отца. А то, что дозорные уже наверняка доложили князю о приходе Мокши, сомнений быть не могло. Вездесущий Дундарий справно доставлял все весточки от них Светославу в любое время дня и ночи.

Схлоп, заметно скучая, прохаживался, из угла в угол, бубня что-то под нос, а Мокша, закрыв устало глаза, сидел на лавке, стоявшей вдоль стены, когда, наконец, дверь отворилась, и старый Дундарь ворчливо проговорил, появляясь из-за косяка:

— Мокшу ждут… Проходи… А ты, Схлоп, чего приперся? — его маленькие глазки из-под седых бровей ехидно посматривали на гнома.

Схлоп, у которого левый глаз был косой от давнишней раны, от обиды закосил еще больше. С малорослым хранителем княжеского дома они были старые знакомые. Но Схлопа так просто не возьмешь, он прищурился, зная свою слабость на левый глаз, и небрежно бросил:

— Оно, конечно, некоторым Дундукам все дундарево… — он выдержал паузу, — а кто-то всю ночь, глаз не сомкнувши, по лесу перся… Сколько мы поганых, Мокша, перебили четверых или поболе будет?

Его левый глаз отчаянно то ли косил, то ли подмигивал лесовичу, и тот не устоял:

— Четверых, Схлоп, четверых… — И засмеялся.

Дундарий нахмурился, его лысина в ореоле седых, редких волос порозовела от досады. Потом он откашлялся, прерывая слова Мокши, и громко проговорил:

— А ты меня дослушал, старый мерин?! Я ж тебе когда еще говорил, что не заходишь, сидишь там у себя на опушке!!!

Мокша уже входил в большую княжескую залу, когда расслышал, как Дундарий, уводя Схлопа к себе, говорил, конфузясь, тому в широкую спину:

— Сахлопивур… ты не должен, старый черт… обижаться на меня…

— Не… Дундарь… так просто не отделаешься… — хмыкнул ему в ответ Схлоп.

Большая комната, несмотря на поздний час, хорошо освещалась множеством светильников, разбросанных словно звезды по невысокому потолку. Они были меньше тех, которые освещали подвал, но их было много…

В эту залу обычным путем можно было попасть через красное крыльцо. Раскинувшаяся от одной стены большого дома до другой, она освещалась днем шестью небольшими окнами. Причудливые витражи, заимствованные у эльфов, но выполненные росскими мастерами, притягивали взгляд игрой света в многоцветье стекла и спрятанными умелой рукой образами зверей и птиц, солнца и луны… Потолок поддерживался деревянными столбами, изрезанными древними рунами…

Сейчас в комнате находились трое.

Высокий крепкий старик с длинными белыми волосами, собранными на затылке в пучок, в свободно падающей мягкими складками, не подпоясанной рубахе из отбеленного на жарком, летнем солнце льна и таких же штанах, сидел, откинувшись на спинку широкого кресла с высокой спинкой. Его босые ноги утопали в роскошной медвежьей шкуре… То был сам Светослав. Лицо его с крупными чертами, было изборождено морщинами. И печать глубокого горя лежала на нем.