Мэри Герберт - Темная лошадь

— Этот паренек действительно спас хуннули?

— Действительно.

Пирс поднял свою чашу вина в насмешливом приветствии:

— Тогда с ним надо обращаться, как с героем.

Сэврик ответил на его приветствие и покинул шатер.

Габрия проспала всю ночь и большую часть следующего дня, неподвижно лежа под своим плащом, слишком усталая, чтобы хотя бы шевельнуться во сне. Пирс озабоченно следил за ней и несколько раз даже проверял, дышит ли она. Нэра терпеливо ждала около шатра знахаря. Сэврик зашел один раз, чтобы узнать, как чувствует себя юноша, но Габрия все еще лежала как мертвая, не издавая ни звука.

Во второй половине дня Пирс поил слабым чаем Габрию, вливая его маленькими глотками в ее ослабевшие губы, когда внезапно она начала метаться и рваться из его рук. Ее лицо исказилось ненавистью, дыхание с клокотанием вырывалось из горла.

— Нет! — хрипло закричала она. — Ты не получишь еще и меня!

— Тише, мальчик, тише. — Знахарь уложил Габрию и успокаивал ее до тех пор, пока страшный сон не оставил ее. Она начала постепенно приходить в себя. Тело Габрии расслабилось, дыхание успокоилось. Ее взгляд блуждал, пока не остановился на озабоченном лице знахаря.

— Я не знаю тебя, — прошептала она.

Пирс присел на корточки у края постели и позволил себе редкую для него улыбку. Юноша, очевидно, был на пути к выздоровлению, так как в его голосе не было страха или неуверенности.

— Я знахарь клана Хулинин — Пирс Арганоста.

— Какое странное имя для члена клана, — сказала Габрия. Ее голос окреп, и краски вновь заиграли на лице.

Пирс испытал облегчение при виде того, что юноша не погружается вновь в свое горе. Сэврик был прав, парень оказался очень сильным.

— Я не член клана, — объяснил он, — я из города Пра-Деш.

— Что ты делаешь в степи? — с любопытством спросила она.

— Среди варваров? — спросил он с оттенком иронии. — Город перестал привлекать меня.

Габрия ощетинилась при слове «варвары», но потом поняла, что Пирс не хотел оскорбить, а просто повторил фразу, которую часто слышал. Она подумала, что его лицо было бы приятнее, если бы не легкий налет печали, а его затуманенные глаза напоминали ей слюду — дымчатую и непрозрачную. В нем не было ничего претенциозного — свойство, которое она не ожидала встретить в человеке из Пра-Деш, величайшего из восточных городов. Действительно, казалось, он намеренно старался не привлекать к себе внимания. В нем было мало блеска, ничего такого, что привлекло бы глаз. Он был бледен, белокож, с коротко стриженными светлыми волосами.

Его простой шатер был скудно обставлен переносными лекарскими сундуками, несколькими светлыми драпировками и некрашеным ковром. Драпировки из окрашенной в кремовый цвет шерсти висели по стенам, а еще одна скрывала его постель. Бледно-розовый цвет его одеяния знахаря был единственным непривычным цветом, который Габрия смогла заметить.

— Я никогда не был в Пра-Деш, — сказала Габрия.

Тем временем он встал и принес чашку супа из маленького котелка на огне.

— Тогда ты очень счастлив.

Габрия неожиданно разозлилась. Как он смел сказать ей такое. Он ничего о ней не знает.

— Я никогда не был счастлив, — огрызнулась она. — Ничем.

— Ты остался в живых, мальчик. Наслаждайся этим! — воскликнул Пирс.

— Я не имею права на существование. Мое место там, где мой клан.

— Твое место там, куда боги сочтут нужным направить тебя. — Он протянул ей чашку, но Габрия не обратила на нее внимания и пристально смотрела на открытый вход в шатер, через который послеполуденное солнце бросало косые лучи.

— Ты чужестранец. Что можешь ты знать о наших богах и их намерениях? — возразила она.

— Я знаю, что в самоистязании нет пользы, поэтому воспользуйся случаем и зря не растрачивай на самобичевание подаренную тебе жизнь.

Габрия продолжала пристально смотреть наружу.

— Могу я теперь встать? Должно быть, уже поздно.

Пирс вздохнул. Очевидно, его совет не был принят во внимание.

— Если тебе так кажется. Хуннули ждет тебя, и я думаю, что в холле ты найдешь, что поесть.

— Спасибо, Пирс, — сказала она холодно.

— Всего хорошего тебе, Габрэн.

Девушка вздрогнула при звуках этого имени и поразилась тому, что она когда-нибудь сможет привыкнуть к той боли, которую оно ей причиняет. Она с трудом встала на ноги, о чем немедленно пожалела. Ее мускулы дрожали, голова кружилась, и вся она сотрясалась как в лихорадке. Она сделала несколько неуверенных шагов, затем в ушах у нее загрохотало, а желудок восстал. Пирс молча подал ей табурет. Она с благодарностью опустилась на него и оперлась головой о руки, пока тошнота не одолела ее.