Ольга Гребенщикова: Переход

Кажется, она начинала чувствовать, каково быть хозяйкой. Теперь она госпожа для этих перепуганных женщин, она должна успокоить и утешить их. Быть главной — значит быть сильной. Поддержать тех, у кого нет сил. Потому что у главного нет права на слабость. Ну и не надо! Она утешит и поддержит. А потом доберется на длину меча к тому, кто устроил вчерашнюю бойню в ее доме, даже если это будет сам король.

— Где ты это взяла? — Алекс посмотрел на служанку с нескрываемым изумлением, — ты представляешь, что бы они сделали, если бы нашли это у тебя?

— Гвардейцы… пошли искать хозяйку, и вас… Я была в коридоре, сделала вид, что упала в обморок, а когда все ушли, спряталась к комнате хозяина. Потом увидела свиток и забрала.

— Они не вернулись за ним?

— Вернулись, но я залезла в дымоход.

Хвала небесам, сейчас лето и камином не пользовались. У мерзавцев не хватило воображения туда заглянуть. А девочка храбрая, только надо бы тихо отправить ее к родителям, и объяснить, что лучше не вспоминать о случившемся.

— Взгляни!

Алекс протянул сестре бумагу. Она взяла, стараясь не думать, что пятна на плотном желтоватом листе с гербами — это кровь ее отца. Но содержание послания оказалось даже более впечатляющим, чем его кровавое обрамление. Королевским указом предписывалось доставить в столицу Верховного наместника провинции Эсперенс, его жену, сына и дочь, а в случае сопротивления — убить.

— Но почему? Что мы сделали?!

— Наверное, дело не в том, что сделали, а в том, кто мы. Посмотри на подпись!

Указ изготовили по всем правилам, на гербовой бумаге, но на месте подписи значилось: "По воле Его величества подписала принцесса Дальенна Экхарт, невеста Короля". Внизу стояла малая государственная печать, и если кто-то мог усомниться в ее подлинности, то у Алекса не было сомнений. Он не раз видел этот оттиск раньше.

— Какая нелепость! — воскликнула Адельгейда.

— Никакой нелепости. Помолвка короля и Дальенны Экхарт состоялась больше месяца назад!

— И эта девица осмелилась?..

— Как видишь.

Трудно поверить, но в одном Алекс был прав. С давних времен сохранился такой обычай — девушка, объявленная королевской невестой, в день помолвки получала кольцо-печатку, малую государственную печать. Воля будущей королевы, изложенная на бумаге и скрепленная этой печатью, приобретала силу королевского указа.

Адельгейда сочла традицию глупой и опасной, но брат не считал затею такой уж бессмысленной. По тому, чем занималась барышня после помолвки, король получал вполне ясное представление о будущей жене. Разумеется, вопросы, которые она могла решать, не касались важных дел, и можно поспорить, что вопрос об убийстве Верховного наместника в ведение леди Экхарт никак не входил.

Но крылось в этой истории кое-что еще. Дальенна была не просто знатной девицей, а ее родственники — не просто дворянами. Почти тысячу лет династия Экхарт правила Диастой, пока два с половиной века назад предок короля Роланда из дома Вейс не устроил переворот. У легендарного захватчика оказались не менее сильные, толковые наследники, поэтому если кто-то считал Роланда потомком узурпатора, то держал свое мнение при себе. А в замке Ларани и подавно называли этот давний переворот славной победой — среди тех, кто помогал свергнуть злополучную династию, был тогдашний лорд Эсперенс и вся его семья.

За родом Экхарт, потерявшим трон, сохранили титул принцев, а свадьба молодого короля, запланированная еще при жизни его родителя, обещала стать чем-то вроде примирения двух династий. Красивый жест, красивая невеста, старый кровавый счет закрыт.

Вот только кто-то поторопился открыть новый.

Самое мучительное в растерзанной жизни — когда она продолжается, обыденно и привычно, словно не зная о своем крушении. Как и прежде, солнце заливало светом оконные витражи, голуби ворковали на перилах галереи, слуги носили серебро и хрусталь — накрывали стол для ужина. Только двигались как-то по-особенному осмотрительно, бесшумно.

Вот он, истинный знак перемен — тишина. Люди молчали, а если говорили, то шепотом. Ходили с осторожностью, будто скрипнувшая половица или звон посуды могли сделать беду молодого господина и госпожи совсем непереносимой.

Ужин прошел в молчании. Брат и сестра старались не глядеть на опустевшее высокое кресло во главе стола и не знали, о чем говорить. Разговор о погоде не клеился, а истинные мысли и чувства не предназначались для ушей прислуги.