Мария Быкова - Gaudeamus igitur

Поняв это, я еще раз посмотрела кругом. Ну да, конечно, как я раньше этого не замечала! Небо, у горизонта оставшееся по-зимнему бледным, наливалось синевой в зените; снег чуть подтаивал, образуя наст; с крыши эльфийской лавки свешивалась сосулька, и под ней уже темнела небольшая лужица…

Я бездумно улыбнулась, полной грудью вдыхая холодный воздух. Зима уже на излете, дни ее сочтены; ей осталось не больше двух недель, а там уже березень-месяц, там капель и грязный снег, чавкающий под подошвами, размытые дороги и ослепительно синее небо, синее, как глаза дракона…

В Лыкоморье приходила весна — и то, что ждать ее приходилось дольше, чем на юге, лишь придавало ее приходу особенную радость.

Под ногами у меня сновали голуби — нахальные, толстые и сизые. Здесь их, наверное, часто кормили и редко ловили, ибо птицы почти не пугались моих движений, отлетая из-под сапог, очевидно, только из уважения к традиции. «Положено отлетать — вот мы и отлетаем, — читалось в наглых желтых глазах. — А ты вообще-то смотри, куда лезешь!» Мое внимание привлек один из голубей: взъерошив перья и вытянув шею, он непрерывно ворковал, следуя по пятам за невзрачной серенькой самочкой. Вид у него был самый придворный, лиловые перья на зобу сверкали что твой шелк, а воркующие интонации вызывали во мне упорные ассоциации с каким-то героем дамского романа. Самочка же поступала, в точности как советовали женские журналы: убегала прочь, но не спешила улететь, к тому же то и дело останавливалась, давая поклоннику шанс приблизиться.

Из подворотни выбежали две собаки, размахивавшие длинными хвостами наподобие флагов. С лаем они пронеслись по площади, распугав всех голубей, и скрылись среди кустов, которыми площадь была засажена по периметру.

Я подошла к скамейке, стоявшей у молчащего фонтана, и села, предварительно смахнув с нее варежкой снег. Снег этот был влажным и липким — мне пришлось потом долго стряхивать его с варежки. Под ногами были рассыпаны черные семечки — очевидно, недавно здесь кормили голубей, — и, увидев, что я сижу неподвижно, птицы начали подходить ближе. Скоро они вовсю шныряли между моими сапогами, а один, особенно наглый, даже несколько раз прошелся мне по ногам. Неожиданно мне захотелось его поймать; выждав момент, я быстро нагнулась и схватила голубя обеими руками, успев прижать ему крылья к телу.

Он был теплым и дрожал — я чувствовала это сквозь варежки. Пытался дергать крыльями, вырывался, но я держала крепче. Я вдруг почувствовала жалость к нему и отвращение к себе; осторожно опустив его на землю, я разжала руки.

Голубь тут же улетел, более не думая о семечках. Остальные тоже бродили поодаль. Посидев еще несколько минут, я встала и пошла к Академии. По пути купила пирожок у уличной торговки с лотка и съела его за несколько укусов.

Настроение было гаже не придумаешь.

Назавтра первой парой у нас стояла телепатия. Спаренные лекции пролетели на удивление быстро. Прозвенел звонок; я привычно подхватила сумку, но тут в голове у меня точно звякнул невидимый колокольчик. Вздрогнув, я посмотрела на кафедру; магистр Буковец, стоявший там, делал мне руками всевозможные загадочные знаки.

Я подошла к нему. Директор дождался, пока из аудитории выйдет последний адепт (им, естественно, оказался любопытный Хельги), и собственноручно закрыл за ним дверь. Я мрачно наблюдала за всеми этими приготовлениями.

— Что это значит, адептка Ясица?! — пафосным шепотом вопросил Буковец.

— Это вы о чем? — хмуро уточнила я, уже зная ответ. О чем — о чем… О том! О вчерашнем.

Директор не опроверг моих ожиданий. Порывшись в нагромождении книг на кафедре, он вытащил на свет божий какой-то пергамент, снабженный фиолетовой печатью. Патетически взмахнул им в воздухе; в печати я немедленно опознала ковенскую, а такой вот меленький почерк с завитушками мог принадлежать исключительно Вирре Джорджовне.

— Да вы хоть знаете, что это?!

— Нет, — вякнула я, с запозданием смекнув, что вопрос был скорее риторический.

— Это, — Буковец еще раз взмахнул пергаментом, точно нашкодившим щенком, сцапанным за шкирку, — жалоба, адептка Ясица! На всю Академию и лично на вас! Вы, между прочим, вчера опозорили нас перед всем Межинградом!

— А что, Вирра Джорджовна — это уже теперь весь Межинград?

Директор, набиравший воздух в легкие, подавился новым пассажем.

— Адепты, кажется, ничего против меня не имели. По крайности, проголосовали они за меня!