Лана Тихомирова - Ноль

Ван Чех в углу хмыкнул.

— Какие головные боли он мне приносит! — жаловался дер Гертхе.

— Вам принести таблеток, я позову медсестру, — предложил ван Чех.

— Да, я был бы благодарен вам. Я чувствую скоро голова разболится снова.

— Я вызову медсестру и скажу, чтобы она дала вам препарат, — ван Чех отозвал меня из палаты вон. Мы тепло распрощались с дер Гертхе.

— Вот такой фрукт, — сказал мне ван Чех.

— Он не кажется мне таким уж банальным.

— А на тебя западают литераторы, — хмыкнул ван Чех.

— Знаю, — отозвалась я.

— Звони своему благоверному и дуй на свежий воздух. Вон отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели до завтра. А завтра не опаздывай — я буду скучать!

— Как день? — Виктор ждал меня у ворот клиники, он о чем-то задумчиво курил.

— Неплохо. Меня два раза напали. Ван Чех чуть не выбросился из окна. А один литератор обслюнявил руку.

— Занятно. Чем довела милейшего доктора.

— Это не я. Там одна мадам жаждит отведать котлеток из него, и ждет пока он сам выбросится.

— Жуть какая.

— А как ты думаешь с вами психами?.. Все не просто.

Мы пошли в сторону парка.

— А что за литератор? — подозрительно спросил Виктор.

— Лауреат Пулитцеровской премии за роман "N0".

— За роман? Но ее же дают только журналистам.

Я выразительно посмотрела на Виктора. Он шелнул себя по лбу.

— Вот-вот.

— И что за роман?

— Нам не суждено его прочесть. Милейший утверждает, что его сожгла комиссия, после чего присудила премию. Там еще была нобелевская премия по литературе и премия мира, тоже Нобелевская. Много чего.

— В Голландии тоже сожгли роман?

— Естественно.

— А повторить он, конечно, не может.

— Он боится писать на бумаге. Фобия такая у человека. Жалуется, что роман о том, чего знать не положено, и бумага его пугает, чтобы он не воспроизвел его снова.

— Тяжелый случай. Дайте ему компьютер или ноутбук. Формально там нет бумаги и бояться нечего.

Я посмотрела на Виктора и даже замедлила шаг.

— А это может быть и выход! Ты — гений, Виктор, — я чмокнула его в щечку.

— Я просто скромный бывший псих.

Я хмыкнула.

— Ван Чех говорит, ты много потерял с того момента, как стал нормальным.

Виктор снова закурил и пожал плечами.

— А тебе, как кажется?

— Ты стал… ну… обычным…

— Имею право, — фыркнул Виктор, — в конце концов, я три года был настолько необычен, что провел их в дурдоме. До этого Клэр изредка говорила мне, что я — зануда. Да, я — зануда и надо сказать очень этим горжусь, потому что гений не может еще и веселиться. Я — творец, я должен быть занудой!

— Не злись, Виктор, — я остановила его и обняла, — Не злись! Мне ты дорог любой и занудный и не очень.

— Я могу снова сойти с ума, если хочешь… — тихо сказал он.

— С дуба рухнул? — ответила я. Отсторонилась и посмотрела на него. Виктор был печален.

— Нет. Я может быть и сам немного скучаю по тому времени. Хотя и не могу сказать, что оно было самым светлым в моей жизни. Если бы не ты тогда… Я помню, когда ты пришла первый раз, Ты так напомнила мне Зою. А потом я понял, ты другая. И стоит сказать, что только ради тебя я и стал исправляться. Сумасшествие — возможно, единственно верный взгляд на жизнь. Так говорила Пенелопа. Жаль, что ее больше с нами нет.

— В смысле?

— Она умерла, Ты что не поняла?

— Нет.

— А чего бы вальдемару так грустнеть при упоминании ее. Мы с ним одной породы. Только он сильный, а я слабый. Все, закрыли тему. Поехали на холмы? Сегодня полнолуние, будет красиво.

Я была как-то заторможена. Перед глазами маячил печальный ван Чех пьющи в одиночку коньяк. Меня дернуло.

— Холодно?

Виктор укрыл меня своей курткой и мы пошли на автобусную остановку.

****

Почти всю дорогу до холмов мы ехали, обнявшись, и молчали каждый о своем, вероятно. Я о том, что говорил Виктор. Он не знаю о чем. Почти до темноты мы катались по городу, выбрав самый дальний и красивый маршрут, по набережной реки, мимо монастырей и заводов, которые как ни страшны они были при свете дня смотрелись ужасно поэтично вечером. Закат вообще придает необъяснимую прелесть вещам, даже самым уродливым.

На холмах мы долго искали место, где можно было бы присесть и не испачкаться, где был бы хороший вид на реку и закат и где нас не настигли бы вездесущие туристы и гуляки. Такого места просто не было. В конце концов Виктор упал на траву и заявил, что больше он никуда не пойдет, потому что так можно и в область уйти пешком, а нас там никто не ждет.