Лана Тихомирова - Ноль

Она поднялась с постели и подошла к окну. Серый город уже давно проснулся и жужжал. Она смотрела на асфальт, взгляд медленно перешел на кончики ее пальцев. Под ногтями засохшая кровь. Надо считстить, надо быстро вымыть руки. Она метнулась в ванную комнату.

— Ты куда? — только успел крикнуть он.

Она намылила руки и стала судорожно их тереть. Вычищала ногти палочкой для этого предназначенной. Ничего не помогало.

— Что с тобой? — он подошел сзади и приобнял за плечи.

— Кровь под ногтями, не вычищается, — она посмотрела на него в ужасе, почти в панике.

— Смой, — нахмурился он. Она послушно сунула руки под струю воды. Мыло лениво стекло в раковину. Ногти ее были чисты, коротко острижены, почти под самый палец, там ничего не могло застрять, а если и могло то давно легко смылось.

— Видишь? — тихо, без всякой надежды на понимание спросила она, ибо прекрасно видела его недоумение, как он нахмурился, как прибавилось холода в глазах, когда он посмотрел пронзително на нее, как ночью, словно пытался понять, что внутри ее головы.

Он медленно отвел правую руку и как-то снизу и сбоку дал ей сильнейшую плюху. Она не удержалась на ногах и упала на кафельный пол. В голове звенело, глаза на секунду потеряли способность видеть. Когда же все системы вновь стали действовать и только услилась головная боль он помог подняться.

— Не нервничай, — тихо сказал он и погладил по голове, как больное дитя. Ей захотелось вырваться, она даже сделала резкое движение, но сама собой обмякла и осталась стоять под этой огромной горячей рукой, которая даже облегчала ее боли.

— Прости, что ударил. Иначе никак бы не получилось тебя вразумить. Это невроз, это просто нервы, слышишь. И как бы тебе не хотелось пойти и помыть руки, этого не стоит делать, — тихо внушал он, потом неаккуратно, нехотя клюнул ее в макушку и оставил в ванной одну.

Чувство, что все разрушается снова посетило ее. Отчего оно вдруг? Этого рохлю она не любила, даже жалости или симпатии не испытывала, свойственных ситуации. Он и человеком-то в ее понимании не был. А что такое человек? Не все ли равно?! Те двое тоже не были людьми, мясо, машины для убийства, которые рано или поздно должны были быть ликвидированными, это даже они понимали свои крошечным мозгом. Люди-страусы, вот кто были те, двое — мозг меньше глазного яблока, но и они понимали свою функцию на этом свете.

А кто она? Лучше не думать об этом, без того голова разрывается, как будто сейчас взорвется.

Она стояла и разглядывала себя в зеркало. Рыженькая, тонкий милый носик, не большеротая уродина, как большинство, детский тонкий подбородок, но даже не в этом дело: глаза, необычные серые-голубые и еленые одновременно. Сейчас она смотрела глаза в глаза самой себе, и видела лишь серый мокрый асфальт.

— У тебя все в порядке? Нам скоро ехать, поторопись.

Она открыла кран и несколько раз брызнула на лицо холодной водой, голова только хуже разболелась.

— Закажи кофе в номер, — выходя из ванной, сказала она.

Он послушно заказл кофе на двоих. Они сидели за столом, вчера влюбленные, сегодня совершенно чужие друг другу. Он рассеяно гладил ее маленькую ручку, она руки не отнимала, но и тепла не чувствовала. Пусто в душе, пусто на небе. Нет, ни бога, ни дьявола, есть кто-то другой, возможно, что только и есть, что маньяк-энтомолог, выставляющий граммофон на окошко по ночам, а он и она только выдумки? Мечтать, зачем? Долететь до большой земли, нет, не большой — большей. Большей, чем эта, где двоим будет легче потеряться, чтобы больше никогда не видеться.

Он вдруг резко посмотрел на нее, на ее профиль, тонкий, нежный. Она смотрела на небо и ему мучительно не хотелось отпускать ее. Пусть время остановится, пусть все замрет, чтобы вот так никогда не расставаться.

Никогда. Странное слово, непонятное слово. При одном звучании, его снова взяла тоска, как всегда бывало и раньше, и сейчас. Он вздохнул и отпустил ее руку, встал и, как можно холоднее, сказал:

— Нам надо ехать, собирайся.

— Мне нечего собирать, — едва отозвалась она.

— Оденься хотя бы. Ты же не поедешь в аэропорт в ночнушке.

— Не поеду.

— Что воля, что не воля, — передразнил он.

Она встала и пошла одеваться.

Они вышли на улицу. Промозглый, холодный день, без солнца. Бываю такие дни, когда и солнце закрыто облаками, и облаков в общем и не так уж и много. Ветер гнал их вперед по изогнувшемуся дугой голубому небу. Облака сплошь были, как куски ваты, которой промокали рану: серые внизу, розово-бурые наверху. Она смотрела на них когда еще пила кофе в номере. А он никогда на небо не смотрит. Почему?