Игорь Федорцов: Дождь в полынной пустоши [СИ]

— Ни в коем случае, — заверил тринитарий неожиданно горячо, скрепив слово святым троеперстием. Неожиданно для себя и настолько убедительно, что ему поверили. Впрочем, вопрос веры в данном случае безальтернативен. Верить! и более ничего.

— Говори, — потребовал Поллак подробностей.

— Внешне он будет похож на вашего сына. Не как близнец, но очень. Отъезд еще не скоро, и потому большую часть времени уйдет на подготовку. Все должное знать, он знать будет, — это горькая пилюля, но имеется и сладкая. — Время его отсутствия можно потратить для поиска решения проблемы и принять предупредительные шаги, закрепить фьеф за семьей.

— У тебя кто-то на примете? — торопливый вопрос. Быстрей узнать и быстрей покончить с неприятным дельцем.

— Нет, саин.

— Как же ты отыщешь такого человека? Как уговоришь согласиться? Как заставишь держать язык за зубами? Отвечай, — выдержка изменила Поллаку. Еще малость, сорвется орать и размахивать руками. Чего хотел с самого Эсбро, но крепко держал в себе. Выбитые конюху зубы — маленькая отдушина острому желанию.

— Найти его мне поможет эсм [17] Эсм — уважительное обращение к женщине. Лилиан. Нужна её кровь, — не стеснялся Эйгер просьбы. — Женская кровь. Та, что исходит из её лона.

— Ведьмовство? — на Поллака словно вылили ушат холодной воды. — Я не позволю…

«Уж как-то совсем кисло, марк. Совсем кисло. Конечно, позволишь. Иначе для чего позвал? Поговорить о наболевшем? Поплакаться в плечо? Тогда тебе к исповеднику.»

— Я согласна, — перебила Лилиан мужа. Её первые слова. Что порадовало правильные.

— Вам ничего не грозит, — заверил тринитарий хозяйку Мюнца. — Об остальном не беспокойтесь.

Заверения напрасны. Будь даже риск неоправданно велик, она согласится. Все связанное с сыном дорого ей. Даже возможный подменыш. Нельзя забывать и о её двух дочерях.

— Я должен беспокоиться. Речь о моей семье, — предупредил Поллак, удивительно зло и холодно.

Вот теперь Эйгер увидел настоящего маркграфа Мюнца. Того кто двадцать лет сдерживал и отражал натиск варваров. Того Поллака, что запросто и охотно укоротит его на голову.

— У него не будет выбора соглашаться или нет, — пояснил Эйгер. — Он исполнит порученное. А молчать? Будет молчать, ровно столько, сколько от него потребуете.

Он ждал вопросов. Много вопросов. Великого множества вопросов. Но их не задала ни Лилиан, ей недозволенно их задавать, ни маркграф. Он хотел остаться не замаранным. Насколько можно им оставаться, участвуя в подлоге.

— Когда?

Вопрос, закрывающий аудиенцию.

— Через три дня по получению крови.

Поллак кивнул.

— Тебя предупредят.

«И не словечка, почему Я ЭТО ДЕЛАЮ?» — поразился Эйгер. Право слово, плакать или смеяться человеческой простодырости?

Безветренно. Луна запуталась в тяжелых занавесях туч, в прорехи моргают звезды. Лес сдвинулся стенками колодца, приблизив и задрав черный ломанный горизонт.

Эйгер оглядел смутные ряды покосившихся надгробий. Простых, из еловых колод, и побогаче, из резного песчаника. За дальним рядом, ближе к ограде, где покоятся нищие, нетерпение и скулеж. Голодная псина разрыла погребение. Могильщики не утрудились выкопать глубже, чем на штык. При жизни бедолагам жалели хлеба, в посмертии — насыпать суглинка. Но в природе ничего не пропадет. Не черви сглодают, так птицы или звери подберут.

Над головой, с посвистом в перьях, захлопали большие крылья. Далеко, до леса, разнеслось-раскатилось угуканье ночной летуньи.

«Стрига [18] Стригой (рум. strigoi, молд. стрига) — в молдавской и румынской мифологии (англ.) русск. вампир, ведьма, в которых превращаются повешенные люди. », — невольно напрягся Эйгер. Спине неприятно холодно. Умные без особой на то нужды скудельниц не посещают. Ночью уж точно. А ведьмы? По молодости он считал их существование выдумками и фантазиями дураков. Теперь же…

«Поглупел? Или избавился от лишней предвзятости к непонятным знаниям других?»

Беспокойно пискнула мышь, зашуршала трава. В клетушке, кудахтнул, завозился петух.

Тринитарий принялся ровнять площадку в изножье разоренной им могилы. Подошла бы любая, но здесь землица мягче, и работать значительно легче. Ковырять слежалый и проросший сорными кореньями грунт, попусту тратить силы и время. Кто упокоен под сенью кривенького стесанного камня — праведник, грешник, безбожник, абсолютно без разницы. Важно, земля пропитана смертью. Эйгер не утерпел хекнул. Мертвяк смердел, слеза на глаза наворачивалась.