Надежда Мамаева - Академия темных властелинов

Помнится, мы тогда смеялись над Пашкой, который после внедрения одноклассницей Любкой теоретических знаний в жизнь стоял враскоряку, оттопырив руку и краснея. До сего момента этот эпизод мне казался забавным кадром из давнего школьного прошлого. Но вот сейчас я подошла к заплесневевшим знаниям с серьезностью Шлимана, раскопавшего-таки одну из стен Трои. А еще — с верой, что все должно получиться.

Обхватила рукой большой палец маман, резко дернула и выгнула назад.

Глаза противницы округлились, зрачки моментально расширились от боли, но крикнуть она не могла: не позволяло сдавленное горло.

Усилила натиск, наблюдая, как лицо напротив из пунцового становится бледным, а потом и вовсе чуть синеватым.

Убрала локоть и освободившейся рукой стянула со своего платья пояс. Кисть из захвата так и не выпустила, справедливо опасаясь, что пока лишь завеса боли не дает родительнице сопротивляться.

Когда вязала узел, стягивая запястья, мои руки ощутимо дрожали. А ведь нужен еще и кляп. Эта полуобморочная скоро оклемается и заголосит на всю карету.

Взгляд зашарил по экипажу, моему платью и одежде матушки в поисках подходящей затычки.

Кружева на шикарном съемном воротнике было жаль: искусная работа. Тонкое, невесомое плетение поражало своей красотой и мастерством рукодельницы, что его плела. Судя по телодвижениям пришедшей в себя маман, ей тоже не понравилось то, что столь изящную вещицу ее туалета использовали по весьма интригующему воображение любителя БДСМ назначению.

Она отчаянно мычала, выражая протест. Но свое время родительница безвозвратно упустила. Оттого ей оставалось жевать кружево, которое было в этом качестве еще и весьма питательным: крахмала прачки не пожалели.

Со связанными руками теперь уже она зыркала на меня злобным взглядом. Я же заприметила холщовую котомку, которая скромно притулилась под скамейкой. То, что надо!

Когда карета остановилась у ворот, я уже была готова. Решительно распахнула дверцу, не дожидаясь возничего, едва увидев, что к экипажу спешит дородная дама в балахоне.

Я лишь склонила голову в знак приветствия, стараясь подражать чопорной леди.

— Лесса Ония! Я так рада, что вы все же решили поместить свою дочь в нашу обитель. Возможно, разум ее уже не спасти, но за душу девушки мы обещаем бороться… — Толстуха скрестила руки на груди, что, наверное, должно было символизировать светлые помыслы и альтруизм по отношению к ближнему.

Я же лишь криво усмехнулась про себя: неприкрытая патока лести и то легче усваивается.

Тем временем то ли монахиня, то ли привратница местной дурки пыталась рассмотреть меня через вуалетку. Предусмотрительно поднятый воротник закрывал нижнюю часть моего лица…

— А… — начала было она.

Я бесцеремонно перебила, памятуя, что проще всего избежать неудобных вопросов, взяв инициативу на себя:

— У вас есть кто-нибудь, кто смог бы забрать мою дочь? Она упорствовала во грехе, оттого сейчас не совсем способна сама идти.

— Конечно-конечно, — засуетилась сутанница, оборачиваясь и взмахом руки подзывая помощника.

Из глубины двора к нам тут же двинулся мужик. «Все-таки не монастырь, а нечто среднее между богадельней и дурдомом, только с духовниками вместо аниматоров», — определила для себя. Открыв настежь дверцу кареты, я жестом указала на матушку. Ныне на ней красовалось мое платье, руки все так же были связаны, а на голове значился тот самый холщовый мешок. «Кавказская пленница» мычала, извивалась и норовила лягнуть наугад. Но мужик, похоже, видывал и не такое: вскинул ношу на плечо и без слов пошел обратно.

По тому, как заулыбалась толстуха, поняла, что за «швейцара» тут принято платить отдельно. Потянулась к поясному кошелю. Специально выгребла оттуда все золото и серебро еще перед тем, как приехали. Демонстративно отцепила мешочек с туго стянутой горловиной (зубами затягивала, чтобы сразу не открыть) и подала сестре божественного милосердия.

Та рассыпалась в заверениях, что с моей кровиночкой ничего не случится, она обязательно образумится и поправится. Я же села в карету и бросила кучеру: «На пристань», в последний момент вспомнив: Рей в дневнике писала, что именно туда она с подругами сбежала встречать отряд зачистки. Сейчас я была в замешательстве: морем тут и не пахло, но кто же этот мир знает?

Зато я обладала иным сакральным знанием: подлог скоро обнаружится и начнется погоня.

Экипаж набирал скорость, а душу царапнуло: неужели мать может так относиться к собственной дочери? Может, все же эта ее надменность и желание уязвить — своего рода провокация? Защитная реакция для оправдания себя перед самой собой?