Михаил Кликин - Малыш и Буйвол

Болела голова.

Кругом так много людей. Непривычно много. Они мелькают, мельтешат, спешат куда-то, бегут. Чужие, незнакомые. Голова кружится, тяжело думать. Так много людей! И никому нет никакого дела…

Шалрой оттолкнулся руками от стены, уже было взялся за дверную скобу, как вдруг его внимание привлек листок, в который он только что упирался лбом. Прямоугольник серой бумаги, наклеенный возле двери так, чтобы каждый, кто выходит, видел нарисованное лицо и жирную цифру с тремя нулями.

“Разыскивается”, — с трудом разобрал Шалрой, шевеля губами, проговаривая слоги. В деревне он был единственным, кто умел читать. — “5000 серебром. За живого или мертвого”.

Шалрой всмотрелся в знакомое лицо, нарисованное на бумаге. Грубые четкие штрихи точно передавали выражение колючих глаз, кривую ухмылку. Художник знал свое дело. Ошибиться было невозможно.

Шалрой сдернул листок со стены. Решительно направился к сонному Буйволу, не спешащему покидать пустой стол. Хлопнул ладонью по столешнице, впечатав рисунок в липкую лужу.

— Это он!

— Кто? — сморщился жаждущий одиночества Буйвол.

— Человек, который сделал вот это, — Шалрой повернул голову и убрал прядь волос с изуродованного уха. — Это он угнал стадо. Он и его люди. Здесь написано, что за этого человека Дадут пять тысяч серебром.

— Пять тысяч? — Буйвол притянул объявление к себе и бегло пробежал глазами короткий текст. — Уже пять тысяч… Ты уверен, что это он?

— Да. Я уверен. Это он.

— Пять тысяч…

— И все твои.

Протрезвевший очнувшийся Буйвол не медлил ни секунды:

— Хорошо! Я помогу тебе.

Они вышли из кабака и остановились у дверей. Шалрой бездумно глядел на прохожих, а Буйвол озабоченно почесывал переносицу, напряженно о чем-то размышляя.

— Далеко ли твоя деревня?

— Не очень. Дня за четыре дойдем, если поторопимся. Я знаю короткие пути. Но нам надо будет перейти горы.

— Горы? — Буйвол глянул на юг, в сторону скалистого хребта. Но, конечно же, ничего не увидел — все загородили слепые каменные стены домов.

— Да.

— Но за ними ничего нет. Только… Разве что… Уж не в Мертвой ли Котловине ты живешь?

— Да, — Шалрой знал, что именно так здесь называют ту местность, откуда он пришел.

— Серьезно? Говорят, что это не самое лучшее место.

— Мы привыкли. Конечно, там сухо. Очень сухо. И земля худородная. Но мы привыкли.

— Вот уж не думал, что в Мертвой Котловине… — Буйвол покачал головой.

— Мы привыкли, — повторил Шалрой. — Наши предки пришли в эту долину с той стороны гор, из южных пустынь. А уж там жизнь была куда тяжелее.

— Не сомневаюсь.

— В котловине спокойно, никто не лезет на наши земли, да и мы стараемся не показываться людям из большого мира. Там тихо…

— И потому Чет решил спрятаться у вас.

— Кто?

— Чет Весельчак. Человек, который отстрелил тебе ухо Я слышал, он очень неплохой стрелок.

— Он убил наших собак…

— Собак… — хмыкнул Буйвол. — Он убивает не только собак. Удивляюсь, как это он промахнулся, метя в тебя.

— Он не промахнулся. Он сказал, что я меченый.

— А-а… — протянул Буйвол. — Понятно. Похоже на него… Потому-то его и прозвали Весельчаком. Я слышал, что он любит охотиться на людей, но не очень-то верил этому… Выходит, что слухи, дошедшие до меня, правдивы. И это не радует…

Они помолчали какое-то время.

— Пошли, — наконец сказал Буйвол и, оттолкнувшись от стены, шагнул в поток людей. Шалрой последовал за ним, боясь потерять новообретенного товарища из виду.

Они вышли из узкого переулочка, где располагалось питейное заведение Барта, проследовали вдоль короткой улицы, нырнули в подворотню, проскользнули сквозь щель в высоком заборе и в конце концов оказались на рыночной площади города. Здесь было шумно, пыльно и многолюдно. Пахло навозом и потом. Этот тяжелый запах был везде — в любом закутке рынка, во всяком углу площади. Но у каждого лотка, возле каждого тента, палатки, мастерской или магазинчика пахло еще чем-то своим, особенным: медом и копченым мясом, раскаленной сталью и жженым углем, фруктами и специями…

Буйвол остановился, не обращая внимания на сердитые толчки идущих мимо людей, и, вытянув шею, завертел головой, не то прислушиваясь к окружающему многоголосому гаму, не то что-то вынюхивая. Он стоял так довольно долго, глядя куда-то вдаль поверх сотен голов, затем удовлетворенно кивнул, обернулся к ждущему Шалрою, показал рукой в сторону, в самую теснину холщовых палаток и легких дощатых домиков и сказал: