Иван Охлобыстин - XIV принцип

— Сколько времени? — недовольно пробурчал Второй.

— Двадцать пять без малого, — ответил скейвен. — Представление начинается ровно в двадцать пять тридцать. Надо торопиться. Если опоздаем, наши места отдадут студентам.

— Да, Конфуций и не мечтал об этом, — кряхтел Сергей, подни­маясь с кровати и натягивая сапоги. — Студентам! Какого хрена? Мы — взрослые люди... и скейвены! Нам должны места уступать, а не мы.

— Не ной, — хихикнул Шарскун. — Я узнал, что пьеса очень хо­рошая.

— Про что?

— Про королей и королев.

Очутившись в скейвенском театре, Второй отметил, что ин­терьер увеселительного заведения поразительно схож с интерьером МХАТа. Даже обшивка кресел была того же шинельного цвета, разве что роль осветительных приборов выполняли многочисленные факелы, что, в свою очередь, придавало дополнительную пикант­ность и торжественность обстановке. Свободных мест в самом деле не было.

Ровно в назначенное время громыхнули литавры, и массивные по­лотняные кулисы разъехались в разные стороны, открывая искусно по­строенную декорацию замка. На сцене появились два скейвена-актера в костюмах стражников и с алебардами в лапах.

— Ишонусах шук о шук хасоо, — продекламировал один из них гу­стым баритоном и показал лапой на стену замка.

— Хишотух оосун! Ширусан мих цусахо ит, — пробасил вто­рой.

Из ворот замка вышел худенький скейвен в бархатном камзоле и книгой в лапах.

— Перевести? — склонившись к другу, спросил Шарскун,

— Не надо, — отказался Сергей и добавил: — Я эту пьесу наизусть знаю.

— Интересная?

— У нас считается одной из лучших.

— Очень хорошо, — обрадовался проводник. — А то болтают вся­кое! Развратная пьеса, говорят. Глупые крысы!

— Толкни меня, когда он «быть или не быть» скажет, — попро­сил молодой человек, устраиваясь удобней в кресле и закрывая гла­за.

К реальности его вернул взрыв бешеных аплодисментов, Сергей зевнул и посмотрел на Шарскуна. Тот утирал рукавом куртки запла­канную морду.

— Ну, как тебе? — спросил Второй.

— Клянусь Рогатой Крысой! Эту пьесу мог написать только скей­вен! — воскликнул крыс. — Какая глубина! Какое благородство! Какая славная смерть!

— Автор, наверно, сейчас от твоих похвал в гробу переворачивает­ся, — съязвил Сергей.

-Он что — нежить? — не поверил ему Шарскун.

— Лет как семьсот, — сообщил тот.

— Тебя обманули, — твердо заверил его скейвен и мотивировал: — Во-первых, нежить никогда не выбирает, убивать или нет. Во-вторых, пьесу покупал Танкуол за сто вагонов варп-камня у дручий. Танкуол настоящий ученый, а на сто вагонов варп-камня можно построить два таких города, как наш. Тебя обманули.

— Может быть, — подумав, согласился Второй, пораженный и муд­ростью выбора Танкуола, и огромной стоимостью пьесы. — Теперь я точно уверен, что меня обманули. Тем более, что сказал мне об этом типчик ненадежный.

— Потом скажешь, где его найти, — попросил Шарскун, — его на­до прирезать, иначе он нас всех опозорит.

— Буду вспоминать, — усмехнувшись, пообещал Сергей, мыслен­но представляя встречу своего институтского преподавателя литерату­ры, зануды и взяточника, с хвостатым ценителем подлинной драматур­гии.

Покинув театр, путешественники направились по улице в противо­положную от дома скейвена сторону. Ночной Эшинблант мало чем от­личался от дневного, разве что прохожих было значительно меньше и на всех перекрестках стояли вооруженные пиками солдаты в кожаной униформе.

— Это ночная стража, — на ходу объяснил крыс. — Нам нужно пройти до восточных ворот к торговым путям. Там мы сядем на тележ­ку и через час приедем в пещеры под Наггаротом.

— Ты хоть с Асушан попрощался? — спросил Второй.

— Не напоминай мне о ней, я буду грустить, — взмолился Шар­скун и поинтересовался: — Что ты думаешь о пьесе?

— Думаю, что надо было ему выбрать «быть» и не морочиться, — ответил Сергей. — Дядька так и так хотел от него избавиться,

— 1ы не понял! — заявил скейвен. — Гамлет не выбирал, когда го­ворил «быть или не быть», он удивлялся.

— В смысле?

— В смысле, что так жизнь устроена — хочешь не хочешь, а либо ты, либо тебя. До встречи с призраком отца он видел жизнь по-друго­му, хотел мира и счастья.

— Надо было Офелию забрать и сделать ноги.