Стюарт Хилл - Клич Айсмарка

Фиррина пришпорила лошадь. Она уже забыла об ужасе и потрясении, которое пережила в лесу, ей не терпелось рассказать отцу о встрече с вервольфом. Принцесса и солдат пустили коней во весь опор, в облаке сухой дорожной пыли пересекли равнину и вскоре, въехав в город через южные ворота, оказались на главной улице. Был базарный день, и жители окрестных деревень и хуторов разбили вдоль мостовой палатки, где торговали всякой всячиной: от овощей и сыра до яиц и свежего мяса. По жаре на запах крови слетелись рои мух, конь Фиррины раздраженно фыркал и то и дело шарахался в сторону.

— Дорогу принцессе! — кричал сопровождавший ее солдат, но от этого становилось только хуже.

Крестьяне, отродясь не видевшие особ королевской крови, во все глаза таращились на Фиррину. Некоторые бросались чуть не под копыта коней, норовя дотронуться до края туники или до сапог принцессы, словно до священной реликвии. Это до того смутило девочку, что она вскинула свой щит и надменно задрала нос, спрятавшись за маской неприступной гордыни.

— Принцесса! Принцесса! — шептались люди в толпе.

Фиррина пожалела, что надела не боевой, а охотничий шлем — тот хотя бы прикрывал лоб и нос, и в нем она чувствовала бы себя более защищенной. Оставалось надеяться, что деревенщины примут ее густой румянец за здоровый цвет лица отважной воительницы.

Наконец они достигли ворот цитадели, где им заступили дорогу бдительные часовые.

— Кто смеет нарушать покой короля? — отчеканили стражники ритуальный вопрос, которым обязаны были встречать каждого.

Фиррина молча смотрела на них сверху вниз, ожидая, когда провожатый ответит за нее.

— Его дочь и наследница, принцесса Фиррина Фрир из рода Линденшильда Крепкая Рука!

Стражники расступились, и Фиррина въехала в крепость. Девочка пересекла широкий замковый двор и спешилась, небрежно бросив поводья волочиться по земле — и минуты не пройдет, примчится конюх и уведет лошадь. Быстрыми шагами принцесса вошла в главную залу.

Высокие арочные двери раскрылись перед ней, Фиррина шагнула через порог и замерла, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме. Когда из мрака медленно проступили ветхие щиты давно умерших врагов и знамена былых сражений, принцесса двинулась дальше.

Пол залы был выложен каменными плитами, углы тонули в темноте. На потрескавшихся от времени плитах тут и там горели яркие пятна света: это солнце, словно копья, метало свои лучи сквозь узенькие оконца в крыше. В дальнем конце залы маячило возвышение, на котором стоял трон из черного дерева. Его подлокотники были вырезаны в виде лап медведя, а ножки — в виде ног дракона. Над троном висел боевой штандарт Айсмарка: белый медведь стоял на задних лапах, оскалившись и выпустив острые когти. Это был тот самый штандарт, который нес отец Фиррины, когда его армия разбила войско короля и королевы вампиров в битве у Волчьих скал, положив конец долгой войне.

Трон был пуст, поэтому Фиррина обошла помост и, пригнув голову, протиснулась в низенькую дверцу за ним. Принцесса очутилась в уютной маленькой комнате, где грозный король Редрот из рода Линденшильда Крепкая Рука, прозванный Северным Медведем, могучий воин и мудрый правитель, парил ноги в большом тазу. Прикрыв глаза, он вольготно развалился в кресле, обложившись пухлыми подушками, и, казалось, задремал. И все же Фиррина сразу поняла, что отец не спит. Во-первых, он не храпел. А во-вторых, когда сухонький старичок, сидевший напротив него, сдвинул шахматную фигуру…

— Опять жульничаешь, Гримсвальд! — рявкнул король.

— Да? Поверьте, это вышло случайно! Я, наверное, ошибся… Поставить слона обратно?

Редрот открыл налитый кровью глаз и свирепо уставился на старика.

— Да, поставлю-ка я слона обратно, — заключил тот.

Тут король заметил дочь.

— А, Фиррина! Входи, входи! Подлей-ка водички в таз. Уж очень мозоли донимают… — Он кивнул в сторону чайника, который попыхивал на спиртовке.

Фиррина послушно пересекла комнату и плеснула в таз горячей воды.

— Сначала холодной! — возопил Редрот, выдернув ноги из таза и расплескав половину воды на пол.

— Прости, — кротко ответила Фиррина.

Она разбавила кипяток холодной водой в большом кувшине, а потом уж вылила в тазик.

— Так-то лучше! — прогудел Редрот.

Король отродясь не разговаривал тихо, а только вопил, ревел или кричал, даже когда пребывал в благодушном настроении. Но никто не жаловался. По крайней мере, подданным не составляло труда разобрать с первого раза каждое слово его величества и ему никогда не приходилось повторять.