Ника Созонова - Nevermore, или Мета-драматургия

Их бы на выучку, на стажировку к моим любимым японцам, у которых 'честь', 'красота' и 'смерть' в одной связке.

Которые даже девочек, будущих жен самураев, учили, как правильно перерезать артерию на шее и как связать себе перед этим действом колени, чтобы тело лежало в красивой и пристойной позе.

'Любью'. Когда-то давно мне попался роман с таким названием. Автор — запамятовал имя — рассказывал о своих непростых отношениях с женой. Сам текст, перенасыщенный православной символикой, впечатления не произвел. Но название запало — емкое, хлесткое словечко.

Счастлив тот, кто никогда не испытывал подобного чувства. Одновременного желания боготворить — и медленно убивать, истязая. Целовать колени — и яростно душить, аннигилировать.

Счастлив тот… но и беден тот. Убог и ничтожен — довольствующийся одним полюсом, теплой сладкой водичкой 'любви'.

* * * * * * *

Не помогает уже ничего.

Ни наркотик искусства. Ни любимые книги. Ни услужливые юные мальчики — податливая плоть, нежное мясо, подобострастные телодвижения.

Ни замшелые глубины эзотерики.

Вычитал на днях у одного из этой братии, известного психолога-астролога: 'Когда ко мне приходит клиент с очень тяжелыми поражениями гороскопа, я говорю такому страдальцу: ваша душа слишком вам доверяет и поэтому взвалила на вас крест, который не всякий вынесет'.

Примерил сказанное на себя. Долго хохотал — сам с собой, глядя на свой красивый фейс в зеркало.

Выходит, моя душа нагрузила меня запредельной болью, тоской, унижением? Иными словами, я злостный извращенец, ауто-садист?..

Так смешно, господа, что нет не только слов. Даже звуков.

Порой я жалею, что родился не японцем. И некому обучить меня сэппуку. Я бы тогда разрезал себе живот, по всем правилам этого высокого искусства — благо нужный инструмент имеется — и внимательно рассмотрел вывалившиеся внутренности: вправду ли на них вытатуировано твое имя. Или мне это только кажется.

Я не знаю, как это остановить.

Потому что смерть не есть остановка и не есть отдых — с этим знанием я родился.

Интересно, можно ли так сказать: 'Он сильно изменился — он умер'? Думаю, нет. Смерть не меняет, она консервирует, как муху в янтаре. Меняет, должно быть, клиническая смерть: сбегать туда и обратно, посмотреть и вернуться.

Нет, смерть ничего не изменит.

Наша с тобой связь сохранится и за этим непрочным барьером.

Сознание этого ввергает меня в ужас, НИКОГДА не испытываемый прежде.

* * * * * * *

Сам себе я помочь не в состоянии. Надо это признать.

Второй раз в жизни.

Впервые это было пятнадцать лет назад. Тогда мне помогли два хирурга. Один с помощью скальпеля привел внешнюю оболочку в соответствие с врожденным самоощущением. Второй поработал над моим лицом, послушно следуя моим эскизам и пожеланиям.

Нынешняя проблема скальпелем не решается.

Тут нужен не белый халат, а черная мантия. Нужен колдун.

Среди моих знакомых таковые не значились. Поэтому пришлось совершить определенные усилия в поисках нужного экземпляра. Я свел их к минимуму, позволив оказать эту услугу знакомой сатанистке с лицом усталой сельской учительницы и изысканным ником Эстер. Для сатанистов оккультное болото — любимая среда обитания. Отсушки, присушки, жабьи косточки, жир повешенного, слюна Чикатило… etc.

Эстер, как и следовало ожидать, разбилась в лепешку и уже через день, запыхавшись от усердия, принесла в зубах искомый адрес. Колдун высочайшей квалификации. Настоящий. Никакой рекламы в газетах, упаси боже — он в ней не нуждается. Адрес передается из уст в уста, от клиента к клиенту. Определенной суммы за свои услуги не называет, о презренном металле не говорит вообще — еще один признак подлинности. Платят кто сколько может, оставляют на столе, в конверте — от ста до ста тысяч (верхнего лимита, впрочем, не существует). И прочая, прочая.

Не откладывая в долгий ящик (он же — гроб высокого человека), я посетил Подлинного Колдуна в первый же приемный день.

Дверь в квартиру была открыта — звонить не пришлось. В узкой прихожей стояла и сидела (кому как повезло) очередь человек в пятнадцать. Я чуть было не развернулся и не ретировался — очереди приемлю в той же степени, что и полуденное солнце, и демонстративную глупость — но помедлил, и не зря: каждый посетитель отнимал у колдуна от силы две-три минуты. Видимо, дело было умело поставлено на поток.

Соответственно, минут через сорок я предстал перед темными пронизывающими очами. Впрочем, это штамп, а в действительности глаза были неопределенного цвета, с припухшими, словно с пересыпа, веками. Взгляд не пронизывал, но скользил по касательной, то и дело убегая в угол. (Я даже оглянулся посмотреть, что там, в углу: икона или статуя Бафомета? Но был разочарован: платяной шкаф всего лишь.)