Ника Созонова - Nevermore, или Мета-драматургия

Эстер была лет на пять старше. Ничем не примечательное лицо: очки, тонкие губы, сухой и умный взор. Редкие крашеные черные волосы рассыпаны по плечам. Готическая юбка до пят. На левом плече имелась крыска, белая с серыми пятнами. Животное было в ошейнике с тоненькой цепочкой, другим концом прикрепленной к массивной цепи с перевернутой пентаграммой, украшавшей шею хозяйки. Представившись, Эстер назвала и имя своего спутника:

— Асмодей, или Модик. Прошу любить и жаловать.

Минут пятнадцать прошло в обсуждениях Модика и его милых ужимок: мытья мордочки, почесывания, покусывания длинной сережки в левом ухе хозяйки.

Время уже значительно угарцевало вперед от назначенной точки — как минимум, на полчаса. Я совсем задубела в своей пижонской курточке. Хуже холода было тоскливое осознание, что все мои ожидания оправдались и предстоящий вечер обещает быть безнадежно нудным. (Чтоб я еще хоть раз выбралась на подобное мероприятие? Да ни за что!)

Тема Модика иссякла. Мы стояли, обреченно поглядывая друг на друга и перебрасываясь ничего не значащими фразами. Наконец я не выдержала и, мерно отстукивая ритм зубами, спросила:

— Мы еще кого-то ждем? Может, уже двинемся, а то как-то… не жарко.

Эстер посмотрела на часы, потом на Модика, словно советуясь с ним взглядом.

— Я списывалась с Бэтом. Он очень рвался на эту встречу и просил обязательно его дождаться.

— Бэт?! — пискнула Айви с воодушевлением. — Обязательно дождемся. Редкостная личность!

Да уж… Весьма яркий обитатель форума. Возник недавно и тут же выделился на общем фоне — отточенным и изысканным языком и повышенной истеричностью своих постов. На его аватаре, помнится, ухмыляется демонический красавец с черным вороном, клюющим в ухо.

Я покорно вздохнула. Бэт так Бэт. Разбавит, по крайней мере, наше женское общество. (Даксан со своей гвоздичкой, которую не догадался даже всучить ни одной из девушек и продолжал сжимать в кулаке, ну никак не тянул на полноценную особь мужеского полу.)

Еще через десять минут он, наконец, появился.

При виде этого существа я с трудом удержала челюсть в горизонтальном положении. Ничего подобного в разнообразной практике общения мне прежде не попадалось.

Высокий и худой (узкий), с густой копной (гривой? завесой?) волос, черных с проседью, спускающихся до середины спины. (Такую длину нужно отращивать и лелеять с первого класса школы, как минимум.) Подведенные тушью глаза, губы, покрытые розовым блеском, тональный крем на скулах. Длинный кожаный плащ был распахнут, открывая расклешенные джинсы с широким поясом и множеством цепочек. Шею драпировали три шарфа — два черных и красный, разной длины и фактуры. Пальцы унизывали в огромном количестве серебряные перстни.

Он постоянно двигался: покачивался, жестикулировал, поправлял волосы. Жесты казались болезненно-изломанными, вычурными. Узкая фигура напоминала экзотический — китайский или японский — сосуд с высоким горлышком, однажды разбитый и склеенный.

Мертвый цветок, сломанная черная орхидея… Впрочем, этот образ возник у меня позднее, не в первую встречу.

Едва подойдя, Бэт заговорил. И затем говорил, практически не останавливаясь. Помню, первой моей мыслью, сопутствующей шоку, было: 'А вечер вполне может оказаться удачным…'

Он звучал и выплескивался не только обильно — раза в три больше нас четверых вместе взятых, но и весьма заумно: к концу встречи я ощущала себя восьмиклассницей, затесавшейся в общество высоколобого гуманитария. Половины слов, которые он с легкостью перекатывал на языке, я попросту не знала — а ведь он был старше всего на пару лет.

Мы сидели в недорогой кафешке на Гриб-канале. Бэт читал свои стихи, стихи Кривулина, Елены Шварц и Алины Витухновской. Он немного картавил и косил левым глазом. Его манера вещать была столь же своеобразной, как и визуальный образ: взахлеб и волнами, то приглушая, то повышая тон. В спокойные интонации то и дело врывались нотки истерики, а порой он задыхался от пафоса.

Впрочем, пребывая в благостном и великодушном настроении, он позволял и нам иногда вставить несколько словечек. Особенно преуспела в этом Айви, которая могла поговорить и о Витухновской, и о 'Мертвых девочках' Масодова.

Даксан изредка разражался бурными междометиями (судя по красным пятнам на щеках, знакомство с Бэтом вызвало у него шквал эмоций) и пространными цитатами. Эстер молчала, не сводя глаз с короля застолья. Она почесывала аккуратным длинным ногтем то спинку, то живот своему крысенышу, а затем сняла цепь с пентаграммой и позволила ему побегать по столу: погрызть хлебные крошки, потыкаться мордочкой в пивные лужицы.