Галина Ли: Своя дорога

К слову сказать, с настоящими носферату я пару раз сталкивался в узких секретных ходах королевского дворца. Лица упырей прикрывали плотные маски, а сопровождающим служил личный секретарь его величества, та еще сволочь.

Встреть я нежить где-нибудь на улице или хотя бы без почетного «эскорта», клянусь, обезглавил бы в один момент, а так – пришлось пропустить. Я ведь не герой, в принципе меня заботит только одна вещь – как уберечь свою шкуру и дожить до глубокой старости. В последние пару лет мою душу стали одолевать сильные сомнения по этому поводу, а способствовал сомнениям все тот же Фирит – работодатель, король и удивительная скотина, которую не грех было удушить еще в люльке. Думаю, придется уделить его особе больше внимания, но вообще-то неплохо начать с себя. Когда еще выдастся случай спокойно проанализировать собственную жизнь?

Я перехватил неудобную ношу другой рукой, в очередной раз проклял конокрадов, заставших нас врасплох две ночи тому назад, и углубился в воспоминания.

Если верить официальным документам, скрепленным фамильной печатью и витиеватой подписью слуги Ирия, я родился в семье мелкопоместного дворянина на задворках нашего королевства, прямо у границ Великой пустоши, и мог с гордостью носить свое имя: Дюсанг Лирой Тилн из рода Ремари. На самом же деле… На самом деле я, несомненно, имел прямое отношение к этой славной фамилии, но… как бастард, прижитый незамужней девицей Лирой на стороне. Официальный отец приходился мне на самом деле дядей. У него как раз приблизительно в это время умерла родами жена. Ребенок тоже не выжил. Разница в возрасте между младенцами оказалась несущественной, а потому одного успешно заменили другим. Сделано это было не из великой любви к племяннику, а по причине бесплодности дяди, перенесшего за месяц до моего рождения болезнь, которая поставила жирный крест на его дальнейшем размножении.

Может, кому-то поначалу и показалось странным, что наследника прячут от посторонних глаз, однако вслух это не обсуждали. А когда видимая разница в три месяца сгладилась и младенца выставили в люльке для всеобщего обозрения на широком крыльце господского дома, вопросы отпали сами собой.

От меня правду скрывать не стали по двум причинам: во-первых, дядя не смог принять меня до конца в роли сына, а во-вторых… я прекрасно сам все помнил, начиная с момента рождения. Еще одна особенность нечеловеческой сущности, не самая необходимая, кстати, я точно предпочел бы забыть, как мать на следующий день после родов пыталась утопить младенца (то есть меня) в отхожем месте. Может, именно поэтому мне все время кажется, что наша жизнь – сплошное дерьмо?

Сразу после покушения на убийство собственного сына девица Лирой сбежала из отеческого дома в неизвестном направлении, бросив ребенка на произвол судьбы, и больше им не интересовалась. Долгое время я мечтал ее встретить, сначала для того, чтобы мама увидела, каким хорошим растет ее сын, и полюбила меня. Потом, когда уже вырос из детских штанишек, хотел задать родительнице всего два вопроса. Первый: «За что?!» – и второй, как легко догадаться: «Кто мой отец?!» Причем с возрастом первый вопрос как-то потерял актуальность, зато во втором прибавилось восклицательных знаков. Только сдается, мамочка удрала, чтобы на него не отвечать.

Отец… скорее всего, именно ему я и обязан своими странностями; с материнской стороны вроде бы страшные легенды ни за кем не тянулись: с фамильных картин на меня взирали обычные, низкорослые, пухленькие предки, главным достоинством которых всегда являлись увесистый кошелек и способность к коммерции, что немного странно для дворян. Мать тоже не выбивалась из общего строя: кругленькая девушка с пышной грудью и мечтательными, томными, как у коровы, глазами. Думаю, именно склонность грезить наяву и привела ее к такому плачевному финалу.

Я вырос достаточно высоким, худощавым и гибким, как хлыст. Волосы черные, как у матери, глаза темно-серые, кожа смуглая – это, вероятно, от отца. В общем, внешность как внешность – не урод, но и не красавец. Выдающимися умственными способностями в детстве не блистал, учился спустя рукава, особенно если это касалось религиозных трактатов. Энтузиазм вызывало только военное дело, коему я и предавался с великой радостью, благо у дяди имелась собственная дружина. Без нее жизнь в приграничье не стоила бы и ломаного гроша. Так что в пятнадцать лет я не сильно отличался от остальных отпрысков нашего дворянства, до той минуты, пока судьба не занесла меня к вдовушке на сеновал.