Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены

— Мой тебе совет, — Карл больше не улыбался, он был более чем серьезен, и это изрядно раздражало. — Относись к произошедшему проще. Сейчас она тебе дорога и это естественно, суть твоей привязанности — в связи, установившейся между вами в момент инициации, и нечего искать здесь возвышенные чувства.

— Заткнись.

— Сейчас я извиняю тебе грубость. Но только сейчас, в дальнейшем, будь добр, следи за тем, что говоришь. Итак, Коннован вероятнее всего, не вернется, но если я ошибаюсь, то, в первую очередь, искать она будет тебя, мне же не хотелось бы… разминуться.

— Поэтому я тебе и нужен?

— Не только и не столько. О второй причине я уже упоминал — ты ненавидишь меня в достаточной мере, чтобы не позволить убить никому другому. Это своего рода верность, а верность в наше время дорогого стоит.

— И ты настолько уверен в моей верности, что…

— Что делаю предложение столь щедрое? — Карл усмехнулся и выложил на стол крупный перстень. — Есть один вариант… интересная разработка. Когда-то мы пытались искусственно воссоздать аналог связи, возникающей между вали и валири. По сути это — частичное слияние энергетических полей двух особей, наложенное на энергетику земли, в результате получается нечто уникальное — двое способны не только ощущать друг друга, невзирая на разделяющее их расстояние, но и передавать короткие сообщения, которые доходят до адресата практически мгновенно. Идея объединить всех да-ори в одну информационную цепь широкого охвата не получила поддержки, а потом оказалось, что это в принципе не возможно — мозг не выдерживает одновременного присутствия стольких внешних точек. Экспериментальным путем выяснили средний максимум — три адресата. У тебя будут два — Коннован и я, так что запас прочности имеется, а чтобы было легче, отдачу я заблокирую.

— То есть, ты будешь знать все, о чем я думаю, что делаю или собираюсь делать?

— Примерно. Насчет мыслей особо не беспокойся, полагаю, ничего нового для себя я не увижу. С намерениями и поступками сложнее, для начала придется согласовывать со мной, позже… будет видно. Если избавишься от прибора, я буду считать, что договор расторгнут и вызов брошен.

— А если я просто откажусь?

— Твое право, — Карл пожал плечами. — Но в этом случае я буду вынужден убить тебя. Вопрос безопасности. Не спеши отвечать, подумай хорошенько, а я пока пойду… погуляю. Как-никак официальный визит.

Официальный визит… подумать только: вампир с официальным визитом прибывает в Ватикан. Мир не просто изменился — мир сошел с ума. Или не мир, а один-единственный человек? И даже не человек, что, впрочем, ничего не меняет. У Рубеуса уже возникала мысль, что все произошедшее — лишь плод больного воображения, а на самом деле… на самом деле вариантов было много, но все они разбивались о реальность серых, влажноватых стен камеры.

Перстень на столе вызывающе поблескивал серебром, хотя скорее всего это не серебро и даже не металл. А черный камень в центре вообще ни на что не похож, мутноватый, непрозрачный, неприятный.

Предложение… принять или нет? Гордость требовала отказаться и немедленно — лучше смерть, чем подобное подконтрольное существование, а разум не соглашался. Разум говорил, что другого подобного шанса не будет, что до определенного момента Карлу можно доверять, что, согласившись, Рубеус в конечном итоге выиграет не только жизнь, но и возможность повторного боя, а смерть всегда конечна.

Еще было обидно умирать, зная, что Карл останется жить.

Итак, да или нет?

Наглая серая крыса, вскарабкавшись на стол, села возле перстня, глаза бусинки с явной насмешкой смотрели на Рубеуса, усы нервно подрагивали, а сложенные на груди розовые лапки омерзительно походили на человеческие руки.

— Ну и что посоветуешь? Соглашаться или нет? Хуже ведь, все равно, не будет, правда?

Рубеусу вдруг показалось, что черный камень на мгновенье изменил окраску, а крыса, истерично взвизгнув, серым меховым шаром скатилась вниз.

Что ж, тоже своего рода совет.

Фома

Мир изменился.

Раньше мир состоял из запахов, мыслей и разноцветных образов, которые ускользали прежде, чем успевали оформиться во что-то конкретное. Некоторые были понятны и смутно знакомы, но большинство — нет. Иногда сознание начинало возмущаться, и тогда приходила боль. Или наслаждение, медово-желтое, тягучее, с легким привкусом печали об исчезнувшей в никуда структуре мира. Почему-то эти два факта были связаны, что вызывало смутное беспокойство, но затем из ниоткуда появлялась новая структура, чистая и дружелюбная, и беспокойство улетучивалось.