Альмира Илвайри - Крылатая дева Лаэрнике

— Дон Родриго сделал много для города, — говорил Луцио. — Он вложил все свои деньги в собор и библиотеку. Говорят, он хлопотал о создании университета, чтобы там могли учиться не только аристократы, но и простые горожане, как мы.

— Он странный человек, — продолжила Каталина. — Богатый, а живет как монах. И не ходит на мессы в кафедральный собор, который строил. Не принимает благословения от сеньориты Анны. Может, он считает ее нечистой силой?

"Наоборот, он считает ее слишком чистой для этого мира", — подумала я, вспомнив глухую тоску в темных глазах дона Родриго. А еще колокол, пробивший восемь раз, напомнил, что если я не потороплюсь в монастырь, то останусь ночевать за дверью. Эта перспектива меня совсем не прельщала, и простившись с молодежью, я поспешила назад.

Утром меня разбудила молодая монахиня. Я натаскала на кухню воды из колодца, умылась и после препирательств с матерью Маритой, не желавшей пускать меня на службу в мужских штанах, переоделась в одолженное одной из сестер монашеское одеяние. Вместе с монахинями я пошла на раннюю обедню, проводившуюся здесь каждый день. Монастырская церковь, посвященная святой Миллене, была маленькой и темной. Службу вел незнакомый старенький священник; у него я причастилась Святых Таин.

После литургии я едва успела переодеться в свой привычный костюм, как аббатиса вызвала меня к себе на "инструктаж". Увидев, что я снова в походной одежде, она недовольно поинтересовалась:

— Почему вы в таком виде? Сестра Дейна выделила вам подобающее женщине платье.

— Простите, мать Марита, но это моя рабочая одежда, — решительно возразила я. — Моя задача — защищать сеньориту Анну. Возможно, придется драться на мечах, а это очень неудобно, когда под ногами путается подол.

Аббатиса поморщилась.

— Хорошо, я разрешаю вам ходить так, но лишь потому, что вы чужеземка. Вообще же женщинам Гардарики следовало бы вести себя поскромнее. Только у дикарей женщины носят мужское платье. И на литургию извольте появляться в подобающей одежде.

Теперь о ваших обязаностях. Вы должны сопровождать сеньориту Анну в людных местах и охранять ее от любых мужских посягательств. Но не забывайте, что охраняя ее, вы служите Господу, поэтому не допускайте никаких личных чувств.

— Что вы имеете в виду? — не поняла я. Мать Марита пояснила:

— Крылатые помогают нам, но мы не можем сказать, от Господа ли их помощь. Простолюдины верят, что Крылатые приносят удачу, однако многие готовы за удачу продать душу врагу человеческому.

— Вы хотите сказать, что сеньорита Анна…

— Сеньорита Анна обладает нечеловеческой силой. Но она не святая. А это значит, что она может использовать свою силу и для добра, и во зло. Поэтому она опасна. И привязанность к ней тоже опасна, ибо может увести от Бога и погубить душу.

— Но ей разрешено участвовать в литургии, и горожане получают от нее благословение, — возразила я. Аббатиса вздохнула:

— Мы вынуждены считаться с местными суевериями. Люди в городе верят, что с появлением сеньориты Анны стало меньше бед и болезней. Ради сеньориты Анны они чаще приходят в храм и получают возможность услышать Слово Божие. — Она поднялась: — Пойдемте, я представлю вас ей.

Следом за аббатисой я спустилась по каменной лестнице и пересекла внутренний двор. Возможно, дом принадлежал когда-то богатому маурийскому торговцу. Четырехугольный двор был оформлен стрельчатыми арками, обильно украшенными каменной резьбой. По другую сторону вверх поднималась широкая лестница, выходя на балкон, тянувшийся по всему периметру двора.

Поднявшись, мы прошли по балкону, и мать Марита с усилием толкнула массивную деревянную дверь. Мы оказались в анфиладе комнат, отделенных друг от друга арками, украшенными тонким каменным кружевом в маурийском стиле. Из дальнего помещения, находившегося через пару комнат от нас, предположительно под угловой башенкой, струился мягкий золотистый свет. Вместе с матерью Маритой я прошла через анфиладу и вошла в помещение.

Вначале мне показалось, что свет льется отовсюду — со стен, пола, потолка, — но солнечные лучи проникали лишь через два зарешеченных узких окна, обращенных на южную сторону. И все же в комнате было необыкновенно светло, словно солнечный свет отражался бесконечное число раз в снежно-белом оперении Крылатой девы, сидевшей на высоком стуле, в ее распущенных по плечам золотистых волосах. Ее тонкие пальцы перебирали четки — видимо, она молилась.