Кристофер Банч - Далекие Королевства

– Я люблю тебя, Омери.

И услышал, как она шепчет в ответ:

– Я любила тебя всегда, Амальрик.

После этого несколько часов мы провели молча, лишь изредка повторяя эти слова. Мы до утра погрузились в страстное обладание друг другом. А наступившим прохладным утром Омери еще раз сыграла ту мелодию. Она играла, я слушал, и больше нам ничего не надо было от жизни.

Говорят, влюбленные часов не замечают, живя словно во сне. И это верно: последующие недели мы провели как загипнотизированные, упиваясь друг другом, и каждая неделя казалась многими годами, составляющими целую жизнь. Нам надо было так много узнать друг о друге, но ведь многое уже было и известно, и оставался главный вопрос: как жить дальше, в том будущем, которое отмеряли нам боги?

– А может быть, мне поговорить с королем? – однажды спросил я. – И попросить его сделать меня его подданным, чтобы я мог остаться с тобой?

– Только если ты хочешь этого, – сказала Омери. – Но не соверши ошибку, сделав это в угоду мне.

– А разве ты не хочешь остаться с твоим народом? – спросил я, думая о Диосе и о том, как бы сложилась ее судьба, если бы мы перебрались к ее сородичам. – Ведь тобой здесь так восхищаются. А в Ориссе, боюсь, твое искусство не оценят.

– Я не ставила себе цели добиться восхищения, – сказала Омери. – Только свободы творить ту музыку, которая мне нравится.

– У тебя будет это в Ориссе, – сказал я. – Как и восхищение. Просто там музыка не в той цене, как в Вакаане.

Омери помрачнела.

– Неудивительно, что ты поверил в это, – сказала она. – Король может говорить, что он всячески поощряет искусство, но на практике все немного не так. В Вакаане существуют негласные границы, сдерживающие искусства. И если ты их нарушаешь… может произойти кое-что. И еще хорошо, если ты внезапно останешься без покровителей и без аудитории.

– Как же такое может быть? – спросил я. – Здесь, в Вакаане, где люди искусства пользуются таким уважением? Когда их работы так совершенны, так чарующе неповторимы. Когда каждое творение остается навсегда уникальным…

– Это прирученное искусство… и, следовательно, уникальность мнимая, – тихо ответила Омери. – Поживи здесь подольше, и ты поймешь – запрещено все, что выходит за определенные рамки, что вызывало бы у публики вопросы или затевало дискуссию. Художнику позволено экспериментировать только формой или красками. Но никак не темой. Налажена целая система, ищущая таланты у юных. Затем они проходят хорошую государственную школу. И во время обучения им ненавязчиво вбивают в голову: делай так, а не иначе.

– А что происходит с тем, кто не слушается? – спросил я.

Она содрогнулась.

– В один прекрасный день, – негромко сказала она, – такой человек просто исчезает.

Озноб, не отпускавший ее, охватил и меня. Я вспомнил о пропавшем хозяине таверны… и Равелине.

– И мы все прекрасно знаем, что лучше не расспрашивать о том, что с пропавшим случилось, – продолжала Омери. – Старательно избегаем упоминать его имя. – Она вздохнула и поудобнее устроилась в моих объятиях. – Но теперь у меня есть ты. И если нас не разлучит что-то ужасное, я буду жить и творить совершенно свободно.

Так было решено, что она едет со мной в Ориссу. Это решение вытолкнуло меня из любовного забытья, и я вновь вернулся к своим делам. Омери переехала в мой дворец, а я возобновил сражение с королевскими чиновниками. И вновь нахлынули тревоги, связанные с Яношем и Равелином. По ночам, во сне, стал возвращаться старый кошмар, но теперь мои мучения смягчались любовью Омери и ее музыкой. Ее присутствие освежило мои мысли. Возникали какие-то новые идеи, которые нуждались в обсуждении. Наконец я отправил Яношу решительное письмо с требованием увидеться. Где-то через день я получил ответ: «Серый Плащ согласен встретиться с Амальриком Антеро немедленно».

Я застал его в напряженных трудах в подземелье старого здания, где пахло пылью веков и заклинаниями. Он удивленно вытаращился на меня, и я понял, что он уже забыл о назначенной встрече.

– Амальрик, друг мой! – вскричал он, вскакивая из-за стола и роняя на пол свитки. – Какое удачное совпадение. Я только что думал о тебе.

Одежда его была в полнейшем беспорядке и так запылена, что, рванувшись ко мне, он даже расчихался.

– Ты выглядишь как мой любимый наставник в детстве, – рассмеялся я. – И голос у тебя такой же, как у него. – Он тоже всегда чихал и был весьма рассеян. Я очень жалел, когда отец уволил его. Старик никогда не знал, где я нахожусь.