Они все ушли.
Человечество приливной волной накатило на этот мир и схлынуло, оставив после себя одну лишь грязную пену.
Так у них толком ничего и не состоялось. Не долетели до звезд, не выстроили общество всеобщего благоденствия — да особенно и не стремились... не придумали себе сколько-нибудь разумного смысла жизни. Не учились на ошибках — ни на своих, ни на чужих. Словно бы поставили себе цель оправдать печальную шутку, что-де история учит тому, что история ничему не учит. И снова ошибались, ошибались... Отжили назначенный срок наспех, дурно и впустую. Отплясали свое, весело и бессмысленно, как поденки.
И пропали ни за грош. Стыдно сказать — от вируса. Тоже мне — погибель! Плюнуть и растереть...
А я все еще жив. И буду жить, пока жив последний человек. Таково мое Веление, и его никто не отменял.
Собственно, на этом свете меня удерживают всего трое.
Ветхий старик-шаман в заснеженной тундре, который денно и нощно без устали долбит в бубен и честит во все корки духов предков. Он настолько обкурен, что волновая депрессия отскакивает от мозгов, как теннисный мячик от бетонной стены. Суть его претензий к духам можно выразить фразой: вы что же, суки позорные, тут устроили?!
Русский космонавт на всеми забытой орбитальной станции. Его коллеги не сдюжили и теперь коротают время в морозильной камере, с головами упакованные в спальные мешки. А он ничего, пока держится. Хотя водки у него не больше четверти фляжки.
И молодой коматозник в отдельной палате «Клиник де Женолье». Мозг необратимо поврежден, началась подготовка к отключению аппарата жизнеобеспечения, и уже решено было, какой орган-трансплантат кому достанется... но всем в одночасье вдруг стало не до медицины.
Лично я ставлю на коматозника.
Журналы либо сгорают в единый миг, либо не горят вовсе, лишь коптя, плавясь и воняя химией. Книги занимаются плохо, зато, разгоревшись, дают много света и тепла. Это как раз то, что мне сейчас нужнее всего. Силурск захвачен зимой. С начала ноября на город упали жестокие морозы, и до сих пор — а год уже заканчивается — ни разу температура не поднималась выше двадцати градусов. Холод доделал всю работу, и теперь в этих краях, на сотни и сотни километров в любом направлении, нет ни единой живой души. Лучше не думать, что здесь начнется по весне, когда все вытает из-под снега и станет разлагаться. Одна надежда, что и я к тому времени уже умру. В моем, разумеется, понимании смерти... Не хотелось бы тащиться через весь этот могильник к Женевскому озеру, чтобы отключить коматозника. Переться в Сибирь и разбираться с шаманом я хочу еще меньше.
Мефодий был прав: дефицит общения — не тетка, и даже не внучатый племянник троюродной бабушки по материнской линии. Оказывается, мне не хватает собеседника. Равноценного собеседника, такого, как Мефодий. Не бог весть что, конечно, не Сократ... или не сосед по палатке в индийском походе Александра, аргираспид [85] «Серебряный щитоносец» (грен.), элитный гвардеец армии Александра Македонского в индийском походе (326-325 гг. до н.э.).
по имени не то Аэт, не то Аэд... сейчас уже не вспомнить, а подсказать некому. Вот уж кому следовало бы стать философом, а не элитным гвардейцем на заклание! Пока он был у меня на виду, ничего ему не угрожало, ни шальная стрела, ни взбесившийся слон раджи Парватаки. Но стоило нам разделиться в бою, и он сгинул без следа, и никто уж не мог сообщить мне его судьбы. А теперь вот и его имя улетучилось из моей памяти. Но кому оно было хоть сколько-нибудь интересно, кроме меня?
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой... [86] Михаил Лермонтов. Демон.
Ну, не настолько уж я опечален... да и демоном себя считать отказывался всегда, как бы того не желали вольные или невольные виновники моего явления в этот мир. Так, огорчен слегка... и очень утомлен. Надеюсь, теперь я смогу отдрхнуть от всех забот. Впереди у меня достаточно времени, прежде чем кто-то сызнова научится подчинять менй своей воле и Велениям.
Книги превратились в то, чем всегда и были — в стопки бумаги, прошитые нитками и промазанные клеем. Аура смыслов и образов улетучилась вслед за цивилизацией. Я единственный, кто помнит, для чего книги предназначены и как с ними надлежит обходиться. Днем я брожу между полок и нагребаю в уведенную со стоянки возле гипермаркета продуктовую тележку охапки томов. Без разбору — озорные обложки с голыми девками, строгие академические переплеты... а ночью сижу возле распахнутой топки, бегло перелистываю добычу — потому что ее много, вчитываться некогда! — а затем скармливаю огню, перемежая торфяными брикетами. Иного, по боль шей части, эта обработанная целлюлоза и не заслуживает.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу