— Саша, — позвала я, вдруг осознав, что стадию друзей мы почти переросли, если таковая и была.
— Что, Лаари? — его дыхание щекотало мне щеку.
— Мы…, - я запнулась, не зная, что сказать, как выразить то, что чувствую.
— Ш-ш-ш, — он погладил мне лоб, убирая волосы за ухо, — Не говори ничего. Я знаю.
Теплые, нежные губы припали к пульсирующей жилке на шее, и мой мир взорвался. Миллионы частей, бывшие раньше плотью, разлетелись во все стороны. Наше дыхание смешалось в одно.
— Моя.
Я жила как в сказке. Квартира, работа — ничто не имело значения. Все это было до; до того как Саша вошел в мою жизнь, до того как я вновь стала чувствовать себя счастливой, до того как поняла кем являюсь.
За три с половиной месяца мы облазили весь остров, выявили все проходимые и непроходимые места, изборозди дельту во всех направлениях, не раз побывали в открытом море. Наконец сбылась моя мечта, и я увидела лотос, ни на картинке, а живой. Не зря во многих религиях он священен. Более совершенной красоты я никогда не встречала.
Еще я научилась жить вдали от цивилизации, без телевизора, телефона, кондиционера, горячей воды, и поняла, что совсем не они являются предметами первой необходимости, как многие думают. А человеческое тепло, понимание, дружба и, конечно, любовь. Без любви жизнь сера. А я любила, любила всей душой, всем сердцем, каждой клеточкой своего тела, и сияла как солнце просто от того, что он рядом.
Во второй половине октября, когда наступили первые заморозки и на землю стали опускаться туманы, нам пришлось покинуть мой сказочный остров и переехать в Кировский. Я грустила, расставаясь с ним. Почему-то казалось, что такого беззаботного, наполненного радостью и смехом времени у нас больше не будет.
В Кировском дом добротный, права была Лия. Я бы даже сказала — основательный. Все своим видом он с гордостью заявлял: я на века построен. Большой, кирпичный, с верандой, обтянутой противомоскитной сеткой. В таком летом хорошо посидеть, особенно астраханским, когда мошка да комары вьются рядом, норовя укусить. Позади дома во дворе примостилась баня. У меня даже глаза заблестели, когда увидела, так попариться захотелось.
Тем же вечером я получила желаемое. Мужчины натопи баню и отправили нас первой очередью. Банька была маленькая, состояла из двух клетей. Первая использовалась под раздевалку. Во второй, с почерневшими от копоти и гари стенами, расположились очаг с каменкой и огромный дымящийся котел. Мы только вошли, Лия сразу заохала.
— Вот, бездельники, отдушину забыли открыть. Уморить нас хотят. — Я понятия не имела что это такое, но дышать определенно было нечем. Да и не была я никогда в настоящей русской бане. Только в общественной городской, куда нас под присмотром Громилки отправляли два раза в месяц на дезинфекцию. А там везде кафель, бетонные столы, металлические тазики и целое море хозяйственного мыла, которое жжет глаза и воняет.
Лия залезла на лавку, вытащила какую-то заслонку под потолком и приоткрыла дверь. Минут через пять полегчало, глаза перестало резать и от воздуха, хоть он и оставался горячим, уже не так першило в горле.
Намылись от души. Словно новым человеком вышла. Мы как раз через двор бежали, закутанные с ног до головы, чтобы осенним ветром не продуло, когда завыла собака. Я вздрогнула и остановилась.
— Не пугайся, — попыталась успокоить меня Лия, — Это Шарик соседский. Он уж год так, как в полнолуние затянет, так до последней четверти воет. Прошлой зимой хозяина похоронили, так и завыл. Скучат наверно. — К этому вою один за другим стали присоединяться новые «голоса». — Ах он заводила, опять всех псов поднял, — сказала женщина и потащила меня за собой, — Не стой, простынешь. — Я пошла, но в душе зародился страх. Мне еще в детстве внушили, что не к добру это, когда собаки воют. Не к добру.
* * *
Двадцать шестого ноября я проснулась от грохота кастрюль. Утро еще только занималось, а Лия уже возилась на кухне: в чане подходило тесто для пирогов, на плите тушилась мясная начинка.
— Ты чего это сегодня так рано? — спросила я, усаживаясь за стол.
— Так ведь дел много, — удивилась она. — Наготовить надо на два дня, прибраться. Пироги вот, хочу испечь, мужчин напоследок побаловать. — Я вопросительно приподняла бровь, с чего это мол? — Четыредесятница на носу. Завтра в Караульное в церковь к батюшке, причаститься, исповедаться перед постом, так что некогда будет делами заниматься. — Она пожала плечами, — Все сегодня.
Читать дальше