Александр Прозоров - Последняя битва

— Всё! — отрезал князь, когда этот обряд исполнили все и собрались было подходить по второму кругу. — Беречь его надобно, беречь. Господу молитесь! В его власти души и судьбы наши. Его милостью уцелели.

Он аккуратно завернул икону в тряпицу и унес в каюту. Спрятал, сел на постель, переводя дух. Сердце колотилось, как сумасшедшее, руки подрагивали, кожа порозовела. Он ощущал себя так, словно только что мчался в копейную атаку и внезапно оказался ссажен с коня. Только через несколько минут, слегка успокоившись, он смог снова выйти на палубу. Князь поднялся на кормовую надстройку, остановился возле кормчего, глядя ему в лицо. После затянувшейся паузы тот сказал:

— Мы в море. Скал больше не встретится.

— Не обидно? Мастерство твое, а вся слава иконе досталась.

— Мастерство вещь важная, — спокойно ответил рулевой. — Ан без Божьей помощи тоже не обойтись.

Андрей подумал, полез в сумку, нащупал две монеты, протянул старику:

— Вот, возьми…

— Два рубля? — мельком глянул на награду кормчий. — Это все, во что ты ценишь свою жизнь?

Зверев растерялся. Разумеется, жизнь свою он ценил куда выше… Но выплатить такую награду не смог бы при всем желании.

— Успокойся, князь, — смилостивился над его сомнениями кормчий. — И убери серебро. За это денег не берут. Найди для них тот товар, который меряется в рублях, а не в душах.

— Спасибо тебе, отец, — смирился с отповедью князь Сакульский и застегнул сумку. — Бог даст, сочтемся.

— Не нужно, княже, — покачал головой старик. — Мы же не язычники, дабы счеты все лишь меж собой вести. Мы с тобою братья во Христе. Не нужно считаться со мной. Сделай добро другому. Ты добро сделаешь, он добро сделает, третий добро сделает, четвертый. Глядишь, и до меня сей ответ доберется. И я от кого-то радость бескорыстно получу. И еще кому-то тоже дело доброе сотворю. Так меж христианами принято. Делай добро другим — и не считай, кто и что тебе за него должен.

— Трудно так жить, без счета все раздавая, — поежился Зверев. — Себе тоже получить чего-то хочется.

— Коли веру Христову принял, неси крест с достоинством. Будь достоин того, кто собой пожертвовал, грехи общие на себя принимая.

— Не тяжел этакий обет для простого смертного? — задумчиво спросил Андрей.

— А ты попробуй, — предложил старик.

— У меня не получится, — пожал плечами Зверев. — Я милостью Божией князь Сакульский, я награду в задаток получил. Что бы ни делал, ан выходит это лишь доказательство того, что награды сей я достоин. Что звание свое ношу по праву.

— Сочувствую, княже, — кивнул кормчий. — Но изменить сего лиха не в силах.

Андрей рассмеялся, кивнул, положил ладонь ему на плечо:

— Спасибо тебе, отец. Постараюсь, чтобы дело твое доброе зря не пропало.

Князь оглянулся на оставшиеся уже далеко позади скалы, перекрестился еще раз и пошел вниз.

Шторм метал ушкуй еще целый день, после чего стремительно, в считаные часы, развеялся, напоминая о себе лишь крупной беспорядочной зыбью. Еще день кормчий спал — и никто из команды не рискнул побеспокоить своего уставшего рулевого. Но на рассвете третьего дня его зычная команда погнала ушкуйников к снастям: корабль раскрасился парусами и бодро заскользил через безбрежные воды.

Вдали от суши они плыли целых четыре дня, по мере сил экономя воду и солонину. Не зная, куда вынес судно шторм, кормчий на ночное плаванье не решался и с наступлением сумерек приказывал спустить паруса и ложиться в дрейф. Однако к середине пятого дня впереди показалась земля. Рулевой отвернул влево, вглядываясь в далекую темную полоску, и шел так не меньше двух часов, прежде чем лаконично сообщил купцам:

— Выбрались. Теперича сушу по правую руку ждем.

Обещанная суша появилась утром, и кормчий окончательно успокоился, уверенно ведя ушкуй примерно на равном расстоянии от берегов. Андрей, вспомнив общие контуры школьных карт, понял, что они идут мимо Англии, по Ла-Маншу.

Погода свежела, но легкие облака не внушали опасения. Просто ветер стал немного крепче, задувая со стороны континента. Из-за слишком большого крена опять пришлось снять часть парусов, и ушкуй пошел даже медленнее, чем раньше.

Через день скрылся за горизонтом английский берег, а потом и французский. Кормчий явно недолюбливал лишнее внимание и старался выбирать путь вдали от чужих глаз и оживленных судоходных путей. Еще четыре дня пути исключительно по узелкам на лаге и угольным отметкам на борту — и ушкуй вдруг резко повернул строго на юг. Вскоре впереди медленно проявилась из дымки длинная волнистая линия. Андрей даже сразу не понял, что это и был холмистый берег долгожданной Испании. Сбросив все паруса кроме одного, на передней мачте, судно поползло вдоль берега — видимо, выбирая место для причаливания. Там, между скалистыми уступами, то и дело открывались золотистые пляжики, однако кормчему все они почему-то не нравились. Внезапно он хлопнул в ладоши: