Эмили Мартин: Огонь из пепла

Я сидела в пустом зале совета, в тишине, пытаясь совладать с волнами эмоций внутри. Я сдалась и дала им бушевать, я это заслужила. Я склонила голову, прижала кулаки к глазам, сдерживая слезы. Теперь я хотела, чтобы Кольм пришел и выслушал. Чтобы Арлен развеселил. Может, советник отвлек бы меня, гонец принес бы срочные новости. Но никто не приходил, потому что я сама разослала их по делам, и, конечно, никто не мог перечить моему приказу.

Я отодвинула стул и вернулась к окну. Ро не было видно.

«Ты — страна».

— Уйди! — выдавила я, ударила кулаками по подоконнику. Ставни загремели. Я раздраженно прижалась лбом к стеклу, корона звякнула о него. Слезы лились по щекам и падали на подоконник.

Почему быть страной — значит быть такой одинокой?

Глава 14

Следующий день был таким же, да и третий. Атмосфера в зале совета была тяжелой и напряженной. Кольм был тихим и сосредоточенным. Арлен вел себя удивительно прилежно. Только Мэй теперь сидела на советах, холодно поджав губы, а Валиен вернулся к сдержанной вежливости, какую я и ожидала от него на встречах.

И это больше всего усиливало груз вины.

Я увидела Ро в окна зала совета. Он вышел на балкон днем и постоял у перил. Сердце сжалось при виде него, и я ощущала себя виноватой и глупой. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо. Но я поняла, что ему холодно — долго он снаружи не пробыл.

Третьим вечером я была готова сломаться. Мэй и Валиен хотели уйти следующим утром, заканчивали со списком того, что хотели перенести через горы для Виндера и Пароа. Мэй еще злилась на меня, но я не хотела, чтобы она уходила. Так я бы потеряла последнюю хватку на здравомыслии. Я осталась и бесцельно листала документы, когда все уже ушли спать, чтобы не смотреть еще ночь на полог кровати. Я закончила правку, обошла спальню, стараясь довести себя до усталости. Это не работало, я лишь доводила себя. Я глупо думала поплавать ночью, но сейчас было холодно для такого. Я недовольно переоделась в ночную рубашку, обула тапочки, покинула комнату раньше, чем могла подумать. Я миновала гостиную и прихожую, миновала стражей, они даже дрогнуть не успели.

Коридоры были тихими и холодными. Ноги шагали по знакомым путям к комнате совета, центру операций, моей штаб-квартире, месту лучших и худших моментов моего правления. Я обошла камин и отдернула тяжелые шторы, устроилась на подоконнике. Озеро мерцало от огней над водой, костров и ламп домов. Ниже и дальше в гостевом крыле горел свет в двух окнах. Одно было зашторено — Мэй и Валиен. Шторы другого были отдернуты, и я не понимала, вижу ли тень, или темная фигура ходит перед светом.

Я прижала голову к стеклу, в сотый раз задумавшись, что эти три дня делал Ро, о чем думал, что чувствовал. Я представляла его в кресле у огня, вытянувшего ноги перед камином, смотрящего на пламя и скорбящего по брату и стране. Думал ли он обо мне хотя бы мрачно, о том, как я подвела его, унизила, не помогла ему и его стране? Или старался не думать вообще, прогонял мысли, если замечал мое лицо?

Я закрыла глаза и подумала о ночи в Темпере, о тех часах, когда я увидела то, что могло быть между нами. Я пыталась не выпускать воспоминания, не думать об узорах огня его пои, о том, как покалывало пальцы от его губ, как сердце просило отблагодарить его за выступление поцелуем. Но сегодня от усталости или презрения к себе мысли прошли дальше, в беспорядок, в который все превратилось. Я думала о драке, криках, швах, побеге, пьяном рассказе в палатке. Удивительно, но воспоминания оказались не такими ужасными, как я думала. Я хотя бы не упустила шанс успокоить его.

«Я темный внутри, Мона».

Я оторвала голову от холодного стекла, его нечеткие слова звучали во мне. Я видела и другие картинки — не Ро, выступающий на Первом огне, а босоногий, ступающий с пои на рассвете, тихий и сосредоточенный.

«Знаешь, почему я кручу пои по утрам, Мона?».

Я не успела подавить мысли, дверь зала приоткрылась. Я повернула голову в надежде…

Кольм.

— Я знал, что ты здесь, — сказал он с лампой в руке. Сначала я расстроилась, но подавила надежду, что это мог быть Ро. Я выдохнула с облегчением. Теперь мы могли поговорить. Я могла рассказать ему все, и он выслушает без осуждения, как всегда. Он поймет мою боль, даже если ее не сравнить с его, и он поймет, что мне делать. А потом я заметила его лицо. Выражение было странным, чуть тревожным, почти удивленным.

— Что такое? — спросила я.

— У тебя гость, — сказал он.