Дом Дьо–Магро погружался в траур, это была забота демонов пыли — стервятников душ человеческих. Свет померк в том доме, все стало седое, тусклое, все заволокло какой–то мглой. В роду Дьо–Магро не принято плакать, ни слезинки, ни всхлипа, ни вздоха, одно молчание…. Лишь в каморке под лестницей сотрясается в рыданиях старый седой Вайри.
Только что же хозяин дома прячет свои руки под перчатками? А чтоб никто не увидел синяки, которые он оставил себе собственными зубами в бессильной ярости, в озлобленности на самого себя. Всю свою историю род Дьо–Магро нес потери, потому что его представители никогда не отсиживались за чужими спинами, лезли на рожон по любому поводу, да и вообще без повода. Но чтобы погибали дети Дьо–Магро, такого их хроники не припоминали. Но что Каларинг мог сделать, когда даже понять, кто и как убил его дочь не в состоянии? Что–то знает мальчишка даже не прошедший совершеннолетия, не совсем доучившийся маг со странностями. Но и я ничего объяснить не мог, потому что лежал едва живой. А штатный маг Тайной стражи колдовал надо мной и в прямом и в переносном смысле, чтобы я не отправился вслед за его дочерью. Потому что моя смерть тогда была бы целиком на его, Дьо–Магро, совести. Ведь по его представлениям получалось, что он подставлял меня, хотя я сам полез. Он рисковал моей жизнью, не своей, как–то это не по–Дьо–Магровски, в их роду так не принято. Хотя мне лично было все равно.
Дальше тянуть уже было нельзя, в храме Двуликой богини(59) у подножия Великих гор их ждали еще день назад, но сейне Дайоне до сих пор не могла подняться. И асса Тадиринг давал ей отвар для сна, спасительного сна. И полковник пошел один, ведь для самой Шайми это было уже не важно, а Пресветлая богиня — она поймет. Он не устраивал церемоний, не принимал соболезнований, всю дорогу до храма в экипаже он держал Шайми на руках как живую. Оставил ее на жертвеннике и ушел, ни сказав ни слова. К чему лишние слова, когда все и так ясно. Богине принесена жертва, дальше уже дело служителей и храмовых животных, светлых гварричей(60).
По Каравачу ползи слухи. Не стоило осуждать за это людей, просто так в их природе заложено, так они спасаются от страха.
Через неделю требовалось забрать из храма биватар, свинцовый сосуд с прахом и возложить в семейном склепе. Здесь же, недалеко, в ближайших серых скалах были вырублены ниши, здесь тишина и покой, охраняемые сумрачным лесом.
Я уже поднимался, ходил по комнате до окна и обратно, жар почти спал. Мои руки были как в рукавицах из бинтов. Мои знакомые гномы приходили, принесли свою гномью мазь от ожогов и ран, у них в кузницах это случается часто, здесь они знатоки. Еще они принесли какое–то масло из молока горных илларей, первое средство при легочных неприятностях. Почему люди редко прислушиваются к гномам? Гномы живут а пещерах, в темноте, сырости и холоде, а чахотки у них там не бывает. А все это илларье масло. Гномий травник Глор даже сделал кожаные мешочки, наполнял своей мазью, чтобы мне просто опускать туда руки. Сказал, чтобы не жалели, что принесут сколько надо. И действительно, мои раны затягивались, хотя совсем недавно были сплошным кровавым месивом и пальцы уже начинали двигаться, но вот не чувствовали ничего, даже боли.
В тот день я тоже начал собираться, не спрашивая никого ни о чем. Асса Тадиринг хотя и переживал за меня, но сдался, даже не проведя разведки боем. Что тут разведывать, когда я упрусь, меня семь тягловых варгов не сдвинут, раз собрался ехать, значит поеду. Тадиринг даже сам принес мою видавшие виды куртку неопределенного покроя.
— Не стоит, — услышали мы голос Каларинга, — одень его по форме.
— По какой еще форме? — Тадиринг сначала не понял командира.
— Обычной, конечно. Из черных здесь только моя собственная, ну еще и твоя. Он тогда отличаться не будет. Будь добр, скажи сержанту Сигвару, он подберет гамбизон(61) и плащ. Не хочу я доставлять удовольствие публике.
Сейн Каларинг иногда и сам работал «на публику», но только не сегодня.
— Думаешь, соберутся?
— Да слетятся как гварричи на дохлого варга.
Асса Тадиринг пошел выполнять просьбу командира.
— Где твоя гномья мешанина, здесь? Разматывай эти тряпки, — и сейн Дьо–Магро сам стал разматывать бинты. — Если собираешься на встречу «с поклонниками», то надо выглядеть соответственно. Сейчас мы из тебя человека сделаем.
Я был не против.
— Запомни, никогда не давай толпе, увидеть твои раны, толпа не должна знать, когда тебе плохо. Худший из кровожадных зверей — это толпа. Она обожает победителя, она сделает все по одному движению его руки. Но если тебя ранят, и толпа учует запах крови, она первая растерзает тебя. Ты по моей вине привлек внимание, ты сейчас главный герой каравачских сплетен, поэтому держись, пусть они ничего не увидят. А то насочиняют небылиц, страшилок всяких, и будут малых детей тобой пугать. Ты понял?
Читать дальше