Array Array - Мастер сновидений

Еще через четверть асса Тадиринг заглянул к нам в комнату, посветил себе свечой, прищурился, поморщился, покачал своими серебряными сединами и тихонько прикрыл дверь.

— Эх, молодежь… Ничего на свете не меняется — пробурчал он, подумал: «А может оно и к лучшему, что не меняется», и пошел к теплящемуся камину. Его колени ныли во всю, даже завывали в предчувствии приближающегося снегопада.

Вся ночь прошла без снов, вернее был сон про отсутствие снов, какая–то темная муть, пустота и духота одновременно. Страшное дело как захотелось потянуться. Вскочил, как всегда, не растягивая этот процесс. Что–то было не так. Отсутствие Лаки как раз было предсказуемо, ничего не выдавало ее ночного присутствия. Вроде все на своих местах, только абсолютная белизна за окнами. В Каравач пришел снег. Пришел не как завоеватель, с топотом, лязгом и кровью, а как к себе домой — вошел без стука, и развалился на любимом диване со всеми удобствами. Я не мог не встретиться со снегом, и вышел, но не на дорогу, а во двор. И не вышел, а выбежал, и так бежал до самого обрыва над рекой, сбивая лицом, грудью, волосами снежные хлопья. Снег заносил долину Каравача, ложился несмятой неоскверненной белой постелью, и никто в мире так не радовался его воцарению как я. Я пару раз проверил мягкость этой постели. Потом стащил с себя сапоги и прошелся по снегу босиком. Вы ходили когда–нибудь босиком по свежевыпавшему снегу? А по облакам? Так вот это почти одно и то же, просто райские ощущения, только сильно загуливаться не надо, а то перестаешь чувствовать свои конечности.

Из кухонной двери показалась тетушка Тено, вернее сначала чан с какой дымящейся бурдой, а за ним уже она. Вытащив чан на белый, теперь уже буквально белый, свет, она поставила его на дорожке, чтобы перевести дух. Увидела резвящегося таким способом парня и всплеснула руками,

— А ну как простудишься, заболеешь?

— Не волнуйтесь, тетушка Тено, от счастья не болеют, — я, прыгая поочередно на одной ноге, натянул свои сапоги и опять бегом направился к дому. Подхватил ее чан, тяжелый, однако, а как же она его таскает? Но ведь снег, и по нему уже можно ехать. И чан поехал как сани, в два счета оказался на месте назначения, в каменном загоне хвачиков. Теперь оставалось только перенести через порожек: нагнуться, обхватить и переставить, делов–то. Ну и запашок тут. Я резко выпрямился, зацепился за что–то воротом, видимо, за ручку, ну и распахал свою любимую рубаху. Тут уже можно было выругаться, но это бы не помогло. И я понесся к дому, потому что счастье норовило кончиться, а, следовательно, можно и подхватить простуду. Хорошо еще, что на лестнице никого не встретил, проскочил в угловую комнату, скинул все промокшее, т.е. фактически все, еще и хвачиковым пойлом заляпался, завернулся в шерстяной плед, да еще накрылся одеялом. Теперь можно отогреваться. Через минуту в комнату вошел асса Тадиринг:

— Великолепно! Я тут наблюдал твои выкрутасы. Ну, и на что это похоже?

— На снежное купание.

— Парень! У тебя с головкой все нормально? Я тебе вчера не доливал, и надеялся, что у тебя в голове еще что–то есть, а ты последнее готов по ветру пустить. Поднимайся, пошли к камину отогреваться.

— Не, я не могу.

— Это почему же?

— В таком виде? Я не могу…

— Прекрасно! Ты так лишишь меня посмертия, я стану демоном и превращу в кошмар всю твою оставшуюся жизнь. Вот знай!

— Тадир, чего шумишь не позавтракав? — Калларинг прохаживался по коридору с абсолютно довольным видом. — Или я вчера не ясно объяснил, что сегодня должно быть тихо, чтоб никого не будить?

— А ты полюбуйся вот на этого героя, он снежок решил обновить, и понырял там, и босичком побегал.

— Это с какого перегрева на него нашло?

— Да тут… эм–м … — они перешли на свой междусобойный язык, пальцы Тадиринга заработали, во всю рассекая воздух.

— Ну–ка, ну–ка? Так вот оно что! Интересно. — Калларинг слегка как бы удивился, озабоченно потер лоб, но все–таки усмехнулся. — Ну и загнал бы его к большому камину, там ведь уже растоплено.

— Так он не идет. Ему, видите ли, теперь не в чем, он стесняется.

— Ах, он еще и стесняется! — и полковник вытащил меня за мокрые волосы из–под одеяла. — По снегу босиком, он не стесняется, а по коридору стесняется. А ну, бегом марш!

И даже придал мне начальное ускорение чем–то домашним мягким замшевым, но чисто символически, ибо не в его правилах было вмешиваться в процесс, который и сам хорошо идет. Пошевелил мягким замшевым мыском нечто, что являлось моей одеждой: