Алинна Ниоткудина: Новая луна

…Ну, какого черта!!! Хотя все ожидаемо, что с Катюхи взять? Мне остается только порадоваться за широту ее интересов. И за себя конечно, ее спонСЭР, вице-приезидент нашей компании, доплатил нам за приличный двухкоечный нумер, я нужна была только для прикрытия, вся оформлялось-бронировалось через меня, чтобы его тесть не заподозрил странность в командировке на карибское побережье. Де-юре Катька в другой компании, а ко мне никаких претензий, я чиста, как слеза ребенка. Слеза…. Хотя тесть спонСЭРа далеко не дурак и вообще «свой парень», так что думаю, мы тут шифруемся скорее от тещи. Ну, это не мои проблемы, у меня своих достаточно. Вот они на двух сдвинутых койках под кондеем, и пусть хоть кому-то сейчас жизнь в кайф. А жару я не переношу, и вечер был, как на зло удушливым, никакой бриз не спасал.

И вот иду, типа гуляю, наслаждаюсь карибской природой. Наслаждаться карибской кухней — спасибо, что-то не хочется. Компанию заводить, из тутошних — на фиг нужно, из нашенских, коих здесь толпы — избави Боже…. Жарко, людно, шумно, пестро, сладко, липко: не закат, а какой-то торт с подтаявшими маргариновыми розочками. Наконец-то солнце скрылось за горизонт, но уже поздно, начала кружиться голова, резкость в поле зрения наводилась с трудом. Я присела на оказавшуюся очень кстати рядом скамейку. Из всей немереной окружающей рекламы взгляд выхватил «luna nueva». Какой все-таки язык понятный, надо было в свое время выбирать испанский. Хотя почему новая, сейчас не новолуние, а скорее наоборот. Вчера помнится, луна была весьма приличная, а с некоторых пор я схожу с ума в полнолуние, шорохи становятся громче, запахи резче и преследуют меня разъяренной толпой. Я начала искать фразу уже нарочно, и меня как холодным спасительным душем окатило. Это был взгляд с огромного рекламного плаката на другой стороне улицы, не арктический лед, не бодрящий мороз крещенского утра, но столь вожделенная для меня прохлада. Я поднялась и пошла навстречу этому взгляду, уставившись в одну точку, а из-за крыш домов за мной наблюдала огромная багровая хищная луна. Чем ближе я подходила к испано-язычному щиту, тем больше людей суетилось вокруг. И странно, все были исключительно женского пола. В конце концов, я уперлась в тесно сплоченный бабий коллектив. Женщины были разных возрастов, мастей, национальностей и материального положения. Но! То ли у меня в мозгах что-то щелкнуло, то ли…

— ИзвиниТТе, но сТесь оЧЧереТь, — глядя на меня воспаленно-прозрачными глазами, произнесла истинная арийка, достаточно долговязая и совершенно белобрысая.

— Фрау, но какие очереди могут быть во времена развитого капитализма?

— МеШТу проЧЧим, фройляйн.

— Очень рада за Вас.

— За эТТим фсегТа была оЧЧереТь, — произнесла моя собеседница, — Со фремен Евы. И она как фокусник достала откуда-то яблоко. Бедная наша праматерь, успело шевельнуться у меня в голове, как в толпе пробежала какая-то волна, и нас с немкой прижало к самому щиту. Она припала щекой к самой нижней надписи и со стоном произнесла:

— Муердеме, ЭдФарт.

— Эу, фройляйн! — я щелкнула пару раз пальцами у нее перед глазами, но она была разумом далеко от меня, прерывисто всхлипывала, прикусив губу. Толпа протащила меня еще на пару шагов вперед и просто ткнула лбом в это «Muerdeme, Edward». Ничего созвучного в великом и могучем не наблюдалось, я набрала фразу на карманнике. «Укуси меня, Эдвард» безразлично выдал он. Я не поверила, хотела запросить еще раз, но не успела. Толпа накатывала девятым валом, и я не решилась противостоять стихии. Я проскочила поближе к немке, рассудив, что возле ее нордического стойкого характера будет безопаснее, чем около южных темпераментов.

Мы оказались в помещении похожем на…, в прочем не важно. Засновали какие-то люди в униформах с странными приспособлениями, что-то подобное я видела у одной моей родственницы — диабетика, экспресс-анализ на сахар.

— Этта они берут аналиС на биохимию, ему нЭльСя с высокий холестерин, он на диэТТе. Высокий триглицеды тоше нЭльСя.

— Кому нельзя? Чего нельзя?

— Ему…, — произнесла фройляйн с придыханием и достала свой медальон и раскрыла его передо мной, там был портрет какого-то бледно-зеленого.

— Этта ОН! ЭдФарт, — и она провела вокруг рукой, как птица крылом. Все стены этого загончика были завешены постерами с тем же, кто был на рекламном щите, с его охлаждающим взглядом, с чуть приоткрытым ртом, как будто его мучала жажда, и он был готов пить даже туман. И эти глаза со всех сторон, угрожающе-умоляющие, измучено-веселящиеся, беззащитно-злые…. Что-то зашевелилось в ямке между ключиц.