Елена Вахненко - Быть Богом

Я задумчиво промычал нечто глубокомысленное.

— М-да, — начал размышлять я вслух. — Это интересно. И что же будет со мной зав-тра?

— Я не могу ответить касательно тебя лично, — с явным пренебрежением отозвался он. — Я могу судить о Вселенной в целом, а не о тебе в частности.

В частности! По-моему, я-то как раз в самом что ни на есть центре!

Х Х Х

Лес заканчивался постепенно. Деревьев становилось меньше, и вот мы вышли на совершенную пустошь. Не было даже травы, и стало прохладнее. Это понижение температуры принесло облегчение мне, но вовсе не Дайне, которая, видимо, при-выкла к духоте собственного леса. Теперь же она ежилась и моргала длинными рес-ницами.

Мне стало жаль ее с высоты своего положения — как никак, я себя чувствовал прекрасно! Быстро скинув ткань, прикрывающую мой торс и ощутив, как тело со-дрогнулось от порыва ветра, я собрался было с небрежными видом преподнести его Дайне, как замер от удивления и досады — меня опередили! Господин каким-то об-разом узнал о моих намерениях и уже бережно укутывал дрожащую девушку в свое темное сукно. Я окинул придирчивым взглядом его фигуру и был вынужден не без доли сожаления признать, что она лучше моей — широкие плечи, развитые мышцы… Мне даже стало неловко за собственную худобу, и я раздраженно осведомился у се-бя самого: ну, зачем я полез в роль благородного и бесстрашного? Как теперь повес-ти себя умней?

Господин выручил меня.

— О, это кстати! — он выхватил мою ткань и тоже набросил ее на хрупкие плечи Дайны. Последняя посмотрела на него глазами, полными преданной любви, будто вторую накидку добыл тоже он! Я возмущенно глядел на них, но они не замечали. Я постоял, переминаясь с ноги на ногу и стараясь сделать вид, что мне вовсе не хо-лодно, потом резко бросил:

— Ну, и как?! Идем?

Господин перевел грустный взгляд с влюбленного лица Дайны на мое взбешен-ное, помрачнел и устало сказал:

— Да, пора идти. Хотя я и не жду ничего хорошего.

Я хмыкнул:

— А я, надо понимать, жду. Тогда, думаю, повернем назад?

Он улыбнулся, но как-то натянуто:

— Нет, пожалуй. Просто я рассуждаю. Не нравится мне эта пустошь… — и Господин задумчиво заскользил взглядом по унылому пейзажу. Столь же бесцветному, как и мой Город, но тут к тому же не было никого, кроме нас. Я поежился и поспешил пе-ревести собственные мысли в иное русло:

— И что такого? Ну, значит, нет у нее тайн и загадок.

Он хмуро взглянул на меня, словно бы я весьма неудачно пошутил.

— И что в этом хорошего? Тебя должно что-то волновать, ты должен искать вопро-сы и находить на них ответы! Что же хорошего в том, что Льва ничего, абсолютно ничего не интересует? Если бы интересовало, тут было бы хоть что-то… Хотя бы маленький куст… — и он умолк, утомленный своей пылко тирадой. Я молчал, вполне согласный с доводами друга, потом постарался успокоить его:

— Но ведь мы еще не дошли до самой Долины. Это только ее преддверие.

— Вот именно, — вздохнул он. — Только порог, а уже разбитый… К тому же, погода и внутреннее состояние человека, его настроение взаимосвязаны. В городе постоян-ная морозная сырость, свидетельствующая о… Ну подумай сам, что творится с эмо-циями Льва на наружной оболочке сознания, если там постоянно царит мрачная по-года!

— А при чем тут Город к этой пустоши? — уязвленный его словами, поинтересовал-ся я. Господин пожал плечами:

— Просто меня волнует, что тут прохладно.

— То же мне, прохладно! — искренне удивился я.

— То ли еще будет…

— Нет, ты действительно пессимист, — буркнул я и опрометчиво заявил, вспоминая духоту леса: — В любом случае, холод лучше жары.

Х Х Х

Я оказался не прав. Впервые я признал это с такой готовностью.

Я понял, что мы прибыли в долгожданную Долину Загадок и Неразгаданных тайн, когда бурую ледяную землю припорошил тончайший слой тусклого белого пуха, небо стало серым, а температура понизилась настолько, что я с трудом шел. Единст-венное, что представляло какой-то интерес, были виднеющиеся поодаль скалы.

Заметив их, Господин остановился и задумчиво проронил:

— Хм… Странно… горы… Что бы они значили? Что ее волновало?

Я, вынужденный тоже остановиться, так как понятия не имел, куда идти, пытался проникнуть в суть его слов. В голове царило ледяное безмолвие — такое же, как и вокруг. Сквозь него прорвалась единственная мысль: я окоченею от холода, если простою тут хоть еще одно мгновение. Я попытался пошевелить рукой, но пальцы смерзлись, стали чужими. Я почти жалел о собственном благородстве, когда в по-рыве благих чувств одел Дайну в свою ткань. Впрочем, судя по ее потрескавшимся до крови губам и тоскливому выражению на словно сузившемся личике, ей двух на-кидок оказалось мало.