Picaro: Последний поход Морица фон Вернера

Утром второго дня мы начали погрузку на ожидавшие нас каракки. Уныние, усталость царили среди людей, а моряки со страхом слушали рассказы о битве. Управлявшие судами шкиперы торопили, желая поскорее выйти в море и оказаться как можно дальше от проклятой земли. После полудня были подняты якоря, а вечером берег, за которым лежала в горячих песках страна Черного халифа, навсегда скрылся из наших глаз. Многие с облегчением перевели дух, но мы не учли коварства и могущества Великого мага.

Ночью на море начался ужасный шторм. Три больших корабля в первый же час превратились в беспомощные скорлупки: ураганный ветер лишил их снастей, переломив мачты, словно тростинки. Почти сразу судно "Слава Цутха", снаряженное на деньги городских купцов в подарок Герцогу, утратило руль и несчастный корабль затянуло в огромный водоворот. Следом на моих глазах перевернулась и пошла ко дну со всеми людьми "Удача". Стихия не успокаивалась, а от эскадры из трех каракк осталась только "Звезда Уррена"! Не подозревая о предстоящих испытаниях и не желая расстаться с надеждой на спасение, я благодарил Бога за то, что попал на ее борт.

Спасаясь от безжалостных валов, обрушивавшихся на палубу, люди забились в трюм. Там в кромешной темноте мы молили Господа даровать спасение. Многих, в том числе и меня, качка выворачивала наизнанку, словно заимодавцы кошелек проигравшегося игрока. Вместе с трещавшим по швам судном мы взлетали на гребнях ужасных волн под самые небеса и тут же чугунным ядром падали в бездну. И не было видно конца-края нашим испытаниям.

Утратив возможность следить за течением времени, обессилив, способные только на жалобные стоны мы лежали в тесном и темном трюме, когда кто-то испуганно закричал: "Вода! Вода!". Оказалось, что на борту разошлась обшивка, и внутрь корабля хлынуло море. Не в силах что-либо предпринять, съежившись от страха, лежал я в своем закутке, готовясь к встрече с Господом. Неожиданно послышался страшный треск, и "Звезда Уррена" стала разваливаться на части. Вместе с остальными несчастными я, словно беззащитный птенец, выпавший из гнезда, очутился в холодной соленой воде. Руки сами собой ухватились за проносившийся мимо кусок обшивки, и сознание покинуло меня.

Очнулся я уже на борту шлюпки, вытащенный из моря спасшимися товарищами. Нас - счастливчиков было шестеро."

Ощутив на языке солоноватый привкус, фон Вернер снова прервался. Облизнув губы, он понял, что увлекшись, заново переживая случившееся, прокусил до крови нижнюю губу. И неудивительно: слишком многое пришлось вытерпеть, путешествуя на утлой лодчонке. Не все было так, как писалось, но...

От воспоминаний даже кожа на спине начала зудеть: сгорела тогда под палящим солнцем до кровавых пузырей. Показалось, что снова лежит в рыбацком суденышке, а над головой ветер хлопает косым парусом. С трудом отогнав морок и, напившись воды, Мориц продолжил заниматься сочинительством. Хотелось закончить, побыстрее проскочить через описание мучительных дней, когда они сходили с ума от жажды посреди моря...

* * *

Получив от переписчика рукопись, Мориц внимательно просмотрел стопку бумаги. Все сделано чисто и аккуратно, красивым и четким почерком каллиграфа. Название на титульном листе оформлено в рамочку с затейливыми виньетками, а под именем и званием автора красуется щиток с гербом фон Вернеров. Посвящение на втором листе - "Достославному мессиру, советнику и негоцианту Вольного города Дамбург Бодлю Иерониму Фридриху..." - написано золотом.

Благодаря оформлению, рукопись преобразилась, и стрелок невольно ощутил гордость сродни той, которую испытывает отец, увидевший повзрослевшего сына после долгой разлуки. Масла в огонь честолюбия молодого сочинителя подлил стоявший рядом каллиграф. По словам мастера Пика он работал над "Сказанием" с большим интересом, так как повесть о Последнем походе увлекла его с первых строк. Слушая похвалы своему слогу, Мориц ощутил, как кровь прилила к щекам от смущения. Но из-за въевшегося в кожу загара со стороны это было незаметно. Он достал талер и положил на стол.

- Благодарю, мастер, - стрелок прикоснулся двумя пальцами к коричневому берету, где по-прежнему сияла позолотой пряжка с гербом покойного Герцога, - вы отлично справились. Я доволен.

- Спасибо, господин, - Пик поклонился, - Это честь для меня... - каллиграф запнулся. - Позвольте сделать единственное замечание, господин автор. Я писал на лучшем сорте мевельской бумаги, но рукопись нуждается в надежной защите. Несмотря на бережное отношение, с которым, без сомнения, люди будут относиться к вашему сочинению, "Сказанию" необходим хороший переплет, - выдержав новую паузу, но так и не дождавшись реакции заказчика, переписчик закончил: