Виктор Косенков - Я – паладин!

– Ну, все, все… – Леон снова ощутил под ногами твердую землю. – Чего прибежал? Мать, что ль, послала?

– Да! – радостно выпалил Леон, но опомнился и сказал уже спокойно, с солидностью: – Мать вот поесть передала.

И протянул отцу мешок.

– Это хорошо. – Тот улыбнулся, осторожно развязал узелки. Заглянул внутрь. – Это хорошо. Ты сам-то ел?

Леон помотал головой.

– Вот и ладно. Со мной, значит, перекусишь. Только погоди чуток. Холм окосим, да и передохнем. Годится?

И он, не дожидаясь ответа, поднялся на ноги, растрепал сыну волосы и двинулся догонять ушедших уже далеко косарей.

Стрекотали цикады, и где-то высоко-высоко, там, где небо, щебетал жаворонок. Звуки лета, жары, спелой ржи и счастья. Леон сел на землю, прислушался, затем откинулся на спину и закрыл глаза. Сквозь веки пробивалось солнце. Пахло землей и свежескошенными травами. Леон заулыбался, сам не зная чему.

– От, хлопнуть по затылку-то! От, чего разлегся? – Голос был скрипуч и словно бы не говорил, а рычал.

Леон мигом открыл глаза, сел. Перед глазами плавали цветные круги, голова заметно кружилась. Он умудрился задремать.

– Ну, чего зенки вылупил-то? Валяться-то, поди, не работать. От, бездельников развелось.

Леон протер кулаками глаза, разглядел говорившего и испуганно вскочил.

Перед ним на корточках сидел старичок. Из тех, что к старости усыхают, темнеют лицом и более всего напоминают несвежую, лежалую картофелину. Волосы его были нечесаны, в бороде запуталась трава. Одет дед был в странную хламиду, вроде больших чрезмерно штанов, в какие по весне насыпают зерна перед посевом, затянутых старой веревкой на груди. Руки старика, жилистые, с длиннющими узловатыми, будто корни деревьев, пальцами, бесцеремонно шарили в мешке, который Леон нес отцу.

– Пошел бы поработал-то! – ворчал старик, поглядывая на мальчишку из-под кустистых, лохматых бровей. – А то валяется он… От, спать надумал…

Старичок вдруг рассердился и рявкнул:

– Дурень!

– А ну оставь! – Леон сделал шаг вперед. – Не тронь отцову еду!

– Экий-бекий, молодец, – принялся кривляться старикашка. – Желтоухий огурец.

И он довольно засмеялся этой откровенной глупости.

– Оставь, говорю! – Леон испуганно покосился на длинные ручищи старика. Черные, перевитые жилами, такими ухватит, мало не покажется. А под рукой, как назло, ни палки, ни камня. – Вот я тебя.

– Что ты меня? – Дед склонил голову набок. – Голой пяткой напугаешь?

Он снова очень обидно засмеялся.

Леон растерянно оглянулся. Отец с косарями ушел далеко. Женщины крутились у другого края поля. Как назло, мальчишка оказался один на один с неизвестно откуда взявшимся стариком.

Тем временем дед вытащил из мешка краюху хлеба, понюхал длинным кривым носом, втянул воздух так жадно, что в глотке заклекотало, и, видимо, остался доволен.

– От, то-то! – заключил он и погрозил Леону кривым пальцем с длинными грязными ногтями. – От, то-то!

– А ну отдай! – Леон зажмурился и бросился на старика. – Отдай, это отцово!

Дед от неожиданности завалился на спину, и некоторое время они барахтались на земле, вцепившись в одну краюху.

Старик оказался на удивление слаб, Леон сумел придавить его к земле, но тот вцепился в хлеб зубами, зарычал и начал царапаться, что твоя кошка, норовя попасть в глаза. Наконец мальчишка ухитрился оттолкнуть диковатого деда, тот откатился в сторону и остался лежать на земле.

Леон отбежал подальше. Прихватив с собой мешок.

Настороженно присмотрелся к старику, готовясь в любой момент сорваться и бежать.

Однако дед сел на корточки и заплакал.

Такого оборота Леон не ожидал.

Вместо ярости, злобы, попыток догнать мальчика, отобрать хлеб – слезы.

Дед заливался слезами, размазывая сопли по черному лицу.

– Всяк обидеть, – расслышал Леон за всхлипываниями, – норовит-то… Всяк… За корку хлеба… Удавятся же… А сами…

Леон почувствовал себя неудобно. Теперь утративший наглость и хамство старик был жалок. Отбирать у такого еду было нехорошо. Стыдно даже.

Помедлив, Леон приблизился к деду.

Тот никак не реагировал на мальчишку.

– Ну. Ты. – Леон осторожно положил рядом со стариком краюху. – Ладно. Ты бери. Чего ж без спросу-то полез? Я б и так дал.

– А я… Поесть… Им же жалко… А есть надо… – Старик захлебывался в слезах.

– Ну все. Бери. Не жалко мне. Бери. – Леон, пересилив брезгливость, вытер старику лицо.

Тот вмиг перестал реветь. Замер, искоса поглядывая то на мальчишку, то на хлеб.