Виктор Косенков: Я – паладин!

– Паладины, сынок, просто так не появляются. Беда за ними по пятам ходит. Беда да смертушка лютая. Наше крестьянское дело хлеб сеять, детей растить да десятину отдавать. А их паладинская доля ух суровая.

– Но и у тебя же дома копье стоит?

Отец засмеялся. Он вообще много и часто смеялся, здоровым чистым смехом. За это Леон любил его еще больше.

– Копье. Ну ты скажешь тоже. Это не копье, а так, цацка дедова. Из косы сделана. Сечешь разницу? У нас копье это по необходимости. От нужды. А для паладина копье, как для меня лопата. Жизнь. Вот крестьянская жизнь – она в чем?

– В чем? – переспросил Леон.

– Крестьянская жизнь, – сказал отец поучительно, радуясь возможности спокойно, без спешки поговорить с сыном о чем-то отвлеченном. – Она в поле, в плуге, в яблоках вот. В хлеву, где скотина. В земле. Крестьянин – это ведь не просто мужик с лопатой да мотыгой. Крестьянин – это и есть земля, плуг, поле, яблоки, хлев, зерно. Оттого и люди мы такие…

– Какие? – Леон заглянул отцу в глаза.

– Такие. – Тот ухмыльнулся. – Вот как земля. И мягкие, и твердые, и чистые, и грязные…

– Грязные! – Леон весело засмеялся.

– Ну да! Грязные. А что? – Отец шутливо толкнул его локтем. – Какая земля, такие и мы.

– А паладин?

– А паладин, сынок, – отец мигом посерьезнел, – паладин – он другой. Его жизнь в мече, в копье, в топоре, в доспехе. В смерти его жизнь. И он сам… Эх… Потом как-нибудь поймешь.

Они помолчали.

– Пап, – снова ткнулся к отцу под руку Леон. – Пап?

– Ну что?

– А почему про дедушку говорят, что он был лихой?

Отец закашлялся.

– Это где ты слышал?

– Да вот, говорили. – Леон неопределенно пожал плечами. – Слышал…

– Глупости говорили, – решительно мотнул головой отец. – Дед был сильный. Со всех сторон сильный. В следующий раз услышишь где, мне скажи, я этим болтунам уши надеру.

Леон указал вперед.

– Смотри, папа, священник.

По дороге действительно шел монах. Черная, длинная ряса, на шее тяжелая цепь, в руках длинная палка с крюком наверху. Бородатый священник остановился у обочины, обернулся.

– Подвезти, святой отец?

– Благодарствую.

Монах, легко толкнувшись посохом, запрыгнул в телегу.

– На ярмарку? – спросил отец.

– Скорее вслед за ней.

Отец понимающе кивнул.

Леону монах не понравился. Он не был похож на их приходского священника. Тот был строг, но у него не было в глазах этой. Леон не смог найти подходящего слова.

Глаза у монаха были неприятные. Будто покрытые масляной пленкой. А под нечесаной бородой блуждала по губам неприятная улыбка.

– Хочешь конфетку? – спросил монах, глядя Леону прямо в глаза. Его руки что-то искали под рясой, хотя холщовая сума висела у священника на плече.

– Нет, – буркнул Леон и прижался к отцу. Тот обнял сына за плечи.

Дальше ехали в тишине.

Ярмарка была оглушительна. Ее зазывалы кричали, казалось, в самые уши. От ярких цветастых шатров рябило в глазах. Вывески, картинки, крики, смех. Кто-то спорит за медяшку, кто-то раздает все задаром. Колесом катятся скоморохи, солидно выпятив животы, прохаживаются купцы. Тут легко можно было потеряться, и вместе с тем тут все было на виду.

– Держись около меня, – сказал отец Леону. – Если потеряешься, встретимся у телеги. Все понял?

Тот завороженно кивнул. Прямо перед ним поднимался по висящему в пустоте канату факир, худой, не человек, а скелет, обтянутый кожей, он невозмутимо перебирал руками, поднимаясь все выше и выше, пока не забрался на самый верх и не уселся там на кончике каната, словно курица на насесте. В его корзинку летели мелкие монетки. Леон тоже бросил бы что-нибудь, но в карманах было пусто. Мальчик хотел было спросить медяшку у отца, но обнаружил, что тот уже ушел далеко и сейчас спорит о чем-то с купцом в цветастом халате. Леон побежал за ним.

– Пап. – Он подергал отца за рукав.

– Что, малыш? Не отставай. – Отец рассеянно отмахнулся от купца и пошел дальше.

А впереди уже шумный, разрисованный, с длинным, до самого подбородка, горбатым носом человек радостно хохотал, открывая красный большой рот. Человек был такой высокий, что голова его поднималась выше любой ярмарочной палатки.

– Ах-ха-хаа!!! – бесконечно смеялся он, перешагивая на длинных ногах-ходулях через прохожих. – Ах-ха-хаа!!!

Мальчик встал как вкопанный. А высокий человек увидел его, засмеялся еще громче, наклонился и вдруг, будто из воздуха, достал большой леденец и протянул его Леону. От человека пахло пудрой, старыми вещами и ванилью.