Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста

- Ты считаешь, это лунатизм?

- А ты сам что думаешь? Но откуда это? Анька-то притворялась, цену себе набивала, но это не шутки. Нинка шла по перилам, как по паркету! Как ангел вёл, клянусь, иначе сверзнулась бы, костей не собрали, там семь футов высоты. Доктор сказал, перерастёт. Мамаша-то её, однако, дурь свою не переросла. - Мария поджала губы и досадливо поморщилась. Судьба сестры порой казалась ей немым укором, и Арсений временами чувствовал нечто похожее. - А Лидка тоже хороша, егоза и кокетка, причём, не лучшего толка, поверь. Как бес в ней. Мужчины чуют, вертятся вокруг, - быть беде. А что делать? Ни запрёшь, ни спрячешь. Я не мать, ни прибить могу, ни наказать.

- Так наставляй хоть.

Мария Вениаминовна усмехнулась.

- А то я не пыталась! Не слышат, точнее, слышать не хотят. В голове только ухаживания, балы, офицеры и новые фасоны платьев. Ты сам-то говорить с ними пытался?

Арсений пытался да видел то же самое, что и Мария. Юность, презирающая авторитеты, но боготворящая кумиров да идолов, не внимала ничему. Его вразумлений ни Лидия, ни Нина никогда не слушали, пропускали всё мимо ушей, считали старым глупцом. Он не пользовался доверием девиц.

Теперь же он и вовсе не знал, как поступить, как предостеречь их от беды, тем более что, поди, пойми, с какой стороны и какой беды ждать-то? Оставалось сделать возможное: приглядеть за молодыми людьми в свете, навести справки о загадочном покойнике, стараться не допустить скандала.

А скандала Корвин-Коссаковский боялся - именно с тех пор, как девицы вышли в свет. У обеих агенды заполнялись в минуты, вокруг них, как бабочки вокруг цветков, вились молодые франты, и за неполный месяц они стали причиной двух довольно скандальных историй.

Нельзя было забывать и о княжнах Любомирских, дочерях известного спирита, князя Михаила Любомирского, девицах недалёких, но весьма себе на уме. Обе княжны были подругами девиц Черевиных по пансиону. Ни Анастасия, ни Елизавета не выделялись красотой, лица их Корвин-Коссаковскому казались похожими на оладьи - рыхловатые, излишне круглые, местами - с конопушками и рябинками. Но если лица чуть и подгуляли, что ж, 'с лица воду не пить', зато обе отличались, даже в избытке, женскими прелестями - и, в принципе, непритязательным мужским вниманием обделены они не были, а уж сорокатысячное приданое каждой и вовсе делало их завидными невестами.

Дружбу племянниц с Любомирскими Корвин-Коссаковский не одобрял: княжны казались ему пустыми и суетными. Дурные привычки отцов становятся пороками детей, и девицы были заражены отцовским увлечением спиритизмом, постоянно говорили о домовых, гадали под Рождество, в любой свободный час разбрасывали карты на каких-то марьяжных королей и глядели в кофейную гущу. Все четыре девицы казались неразлучны, и причина такой симпатии легко угадывалась: девицам Черевиным было весьма приятно бывать в доме своих богатых подруг, где их неизменно прекрасно встречали и развлекали интереснейшими историями о духах и русалках да светскими сплетнями, а девиц Любомирских общество девиц Черевиных прельщало ничуть не меньше: около красавиц всегда крутились мужчины, некоторые из которых знакомились и с ними.

Сестра Арсения звала эту дружбу сообществом по взаимному оглуплению и развращению, и Арсений был с ней согласен. В дочерях младшей сестры Корвин-Коссаковского настораживали и удивительная красота, и непонятное равнодушие, даже отвращение к вере: Лидия убрала из своей комнаты все иконы, а Нина неизменно жаловалась на дурноту в церкви. Всё это было не по вкусу Корвин-Коссаковскому и раньше, а ныне, после рассказа Бартенева, и вовсе пугало.

Было и ещё одно обстоятельство, не нравящееся ни ему, ни сестре. Обе племянницы терпеть не могли Ирину Палецкую, свою кузину, наследницу весьма значительного состояния, которую Арсений ценил за унаследованные от матери рассудительность и здравомыслие. В равной степени, она сама относилась к кузинам с едва скрываемой неприязнью. Корвин-Коссаковский знал причины антипатии девиц друг к другу: он как-то слышал разговор дочерей Анны о том, что если Ирина и выйдет замуж - только из-за тридцати тысяч приданого, сама же она без денег и даром никому не нужна. В словах девиц сквозила зависть, ибо ни отец, ни мать их не обеспечили. Ирина же, воспитанная матерью в весьма строгих нравах и вере, считала кузин недалёкими глупышками, полагая, и не без основания, что они компрометируют семью своим поведением. Корвин-Коссаковский не замечал, однако, чтобы девицы в свете соперничали: Ирина Палецкая морщилась от кавалеров сестёр, кузины же, гордясь числом своих поклонников, редко думали об их достоинствах. За молодой же княжной давно ухаживал сын графини Нирод, и в семье уже пару месяцев ждали помолвки, хоть матери Ирины молодой человек казался слабохарактерным.